Убедившись, что Наполеон решил обойтись без него, Баррас сразу же подписал требуемую бумагу и заявил, что хочет вообще оставить политическую жизнь, удалившись в свое имение. Его тут же под конвоем взвода драгун отправили на новое место жительства. Он навсегда исчез с политической арены и больше о нем никто ничего не слышал.
К вечеру 18 брюмера квесторы обоих законодательных собраний были в Сен-Клу. Оставалось лишь ликвидировать сами эти собрания. Несмотря на то что Совет старейшин и Совет пятисот были окружены гренадерами, гусарами и драгунами, а поэтому находились целиком во власти Бонапарта, он решил обставить дело так, будто Советы сами признали свою непригодность и распустили себя, передав ему власть.
Современники отмечали, что подобное стремление сохранить законные формы во время переворота было абсолютно несвойственно Наполеону, но на этот раз он не был все-таки до конца уверен, что среди солдат не возникнет недовольство, если он открыто заявит
о насильственном уничтожении конституции. Поэтому Наполеон решил вести себя спокойно и мирно, в противном случае план его мог сорваться, так как итальянская армия была основательно поредевшей, а преданные ему тридцать тысяч солдат находились в далеком Египте.
С самого утра были выполнены распоряжения по дислокации войск между Парижем и Сен-Клу. Население столицы с любопытством наблюдало за передвижением войск, а также за длинными колоннами карет и пешеходов, которые шли из Парижа в Сен-Клу. Простой народ не выказывал никаких признаков волнения. В центральных секциях Парижа, кое-где выкрикивали: «Vive Bonaparte!», но в основном все занимали выжидательную позицию. Заседание Советов было назначено на 19 брюмера.
К утру второго дня государственного переворота у Бонапарта возникли серьезные опасения. Несмотря на то что к вечеру 18 брюмера из трех высших государственных учреждений два были фактически ликвидированы (Директория не существовала, а Совет старейшин был подготовлен к самоликвидации), оставалась еще палата народных представителей —- Совет пятисот. Наполеон знал, что в этом Совете около двухсот мест занимают якобинцы — члены распущенного Сиейесом Союза друзей свободы и равенства. Среди них находились люди, для которых взятие Бастилии, низвержение монархии, а также слова «Свобода, равенство или смерть» не были пустыми звуками. Были и такие, которые не ценили ни свои, ни чужие жизни, а поэтому были готовы отправить на гильотину кого угодно.
На протяжении всего 18 брюмера левая — «якобинская» — группа Совета пятисот собиралась на тайное совещание. Они были в растерянности и не знали, что предпринять. Агенты Бонапарта, которые находились среди этих людей, утверждали, что дело идет не о мерах против якобинцев, а лишь о способе преодолеть роялистскую опасность. Верили им или нет — неизвестно, но тем не менее утром 19 брюмера все якобинцы собрались на заседание во дворце Сен-Клу. Они были растеряны, но постепенно в них стала нарастать ярость.
Утром 19 брюмера Наполеон в сопровождении кавалерии приехал из Парижа в Сен-Клу. Когда он прибыл, то узнал, что среди депутатов Совета пятисот распространилось негодование, когда они увидели, что масса войск окружает дворец. Они были возмущены нелепым и внезапным перемещением из столицы в Сен-Клу — деревню, как называли этот маленький городок, — и открыто заявляли, что разгадали замысел Бонапарта. Некоторые называли его преступником и деспотом, а чаще всего — разбойником.
Все это встревожило Бонапарта, и он провел смотр своих войск. Смотром он остался доволен.
В час дня во дворце Сен-Клу открылись заседания обоих Советов, которые проходили в разных залах. Бонапарт и его приближенные ожидали, когда оба Сопота примут декреты, согласно которым ему поручат выработку новой конституции, а после этого самораспустятся. Но время шло, а декреты эти не были приняты. Даже Совет старейшин не решался на подобный поступок, и в нем проявились растерянность и ; \поздалое желание противостоять мятежу.
129
смирная история, т. 16
Близился вечер. Бонапарт понял, что ему необходимо действовать решительно и немедленно, иначе всей его затее грозил полный провал. И тогда он в четыре часа дня неожиданно зашел в зал заседания Совета старейшин. При полном молчании он произнес сбивчивую речь, смысл которой заключался в том, что он требует быстрых решений. Он еще раз повторил, что будто бы приходит на помощь и хочет спасти республику от опасности, указав на то, что на него «клевещут, вспоминая Цезаря и Кромвеля». «Я не интриган, вы меня знаете; если я окажусь вероломным, будьте вы все в таком случае Брутами!» Он предлагал заколоть себя, если посягнет на республику. В зале начался шум. Его стали заглушать.
