Евдокия не была ханжой и знала: марихуана – ерундовый наркотик, на него не подсядешь, а дури от травы не больше, чем от шампанского.
И гордой не была – до машины сгонять не трудно.
Дуська, встала, оделась и вышла на улицу.
Промозглый ветер забирался под пуховик, выстуживая разгоряченное тело. К ночи весна отступала, давая место зимнему холоду. Поглубже запахнув воротник, Евдокия пошла вдоль стены, стараясь оставаться в темноте незамеченной.
Машину она отыскала быстро, заросли кустов недалеко от дома были единственные. Дуська вздохнула с облегчением, кажется, ее никто не увидел. Где-то совсем рядом пронзительно, вразнобой заорали коты.
– Брысь! – тихо шуганула их Дуська.
В кустах пахло землей, мокрым деревом, немного бензином и какой-то падалью – словом, весной.
Евдокия достала ключи и открыла багажник. Она распахнула его резко, по-хозяйски, потому что отчего-то считала себя причастной и к этой машине, и ко всему ее содержимому.
В багажнике, скрючившись, лежала девушка. Лет двадцати пяти – тридцати, а впрочем, черт его знает с нынешним уровнем косметики, пластики и миллионами способов ухаживать за собой… Девушка была холеная, в дорогой шубе, в шикарных сапогах на тонкой шпильке, с драгоценностями в ушах и на пальцах. Длинные белые волосы разметались по багажнику, занимая все немыслимо маленькое пространство, оставшееся от того, что занимало тело.
Дуська выскочила из кустов как ошпаренная, но вовремя опомнилась и вернулась к машине. Она была не из тех, кто визжит, увидев труп, а в том, что это труп, не возникло никаких сомнений.
Коты орали в кустах как полоумные. Запах земли и мокрого дерева напоминал о весне. Вот только падалью несло не с улицы, а из багажника – девица отдала богу душу несколько дней назад.
Дуська нагнулась над ней и увидела, что горло у красавицы перерезано, как принято говорить, от уха до уха. Уродливый шрам пересекал нежную шею и наводил на мысли о чисто кавказском убийстве…
Евдокия прикрыла нос варежкой и быстро захлопнула крышку.
«Он же говорил, что сигареты в бардачке, а не в багажнике!» – вспомнила вдруг она запоздало.
Достать из бардачка «косяки» в целлофановой упаковке было минутным делом. Дуська все сделала, закрыла машину и вылезла из кустов, стараясь унять бешено колотящееся сердце.
Неужели Алекс убийца?!
Тогда какого черта не пытается избавиться от трупа?! Почему не снял с нее украшения? На идиота он не похож…
А девка-то какая красавица!
Не проститутка…
Из содержанок?!
У нее волос и ногтей нарощенных тыщ на сорок пять – пятьдесят. Допрыгалась… Евдокия вдруг поймала себя на злорадстве и удивилась, потому что считала себя человеком добрым и сердобольным. А тут вдруг такая радость ее за горло взяла: она – рыжая, конопатая, неуклюжая, но живая! А красотка в бриллиантах лежит в багажнике, распространяя миазмы.
Дуська не заметила, как оказалась в квартире.
– Принесла? – весело крикнул из кухни Алекс.
– А то! – отозвалась она.
– Чего долго так?!
Евдокия зашла на кухню, протянула ему пакет с сигаретами.
– Да так… Прогулялась немного, – улыбнулась она и бросила на стол ключи от машины.
Он раскурил две сигареты, одну протянул ей.
Евдокия уселась на подоконник, подтянув под себя ноги, и жадно, глубоко затянулась. От первой затяжки голова пошла кругом. От второй захотелось плакать. От третьей – смеяться. Четвертая вызвала острое желание резать правду-матку в глаза.
– Ты, рыжая, не гони паровоз, а то крышу снесет, – хмыкнул Алекс, глядя на нее помутившимся взглядом. – Потихоньку пыхти, с чувством, с толком…
Дуська захохотала.
– У… у тебя в багажнике девка лежит, – давясь смехом, еле выговорила она. – Красотка! Как с картинки… Вся в брюликах, напомаженная, а зарезанная! А я рыжая, конопатая – но живая! Она хоть и блондинка, но как кура с перерезанным горлом! И воняет – жуть! А я рыжая… Ха-ха-ха!
Хохот душил Дуську. Сквозь слезы, навернувшиеся на глаза, она видела, как побледнел Алекс, как схватил со стола кухонный нож и вплотную подошел к ней.
– Ты у меня теперь вот где! – показала Дуська ему кулак. – И убери тесак, иначе денег за квартиру тебе не видать. Ты не зарежешь меня. И знаешь почему?
