Его новый проект назывался «Голубая пантера», и заглавную роль он отдал сестре-близняшке своей жены, Розамунде. Они были похожи, как две капли воды, их легко путали все, кроме самых близких, на экране же они выглядели очень по-разному. Дело в том, что актрисой Розамунда была никакой, и все это понимали. Но Канотье положился на свое режиссерское ноу-хау – и на искусство компьютерных мультипликаторов во главе с его другом и соавтором Максом Бернарденом.
Однако фильму не суждено было увидеть свет рампы. Как будто какой-то греческий рок подстерегал эту славную семью. Съемки подходили к концу, когда Канотье и Розамунда, о любовной связи которых начинали поговаривать, погибли в автомобильной катастрофе. На крутом горном повороте «Порш», за рулем которого сидел сам Канотье, сорвался в пропасть, и оба были найдены мертвыми. Сгорела и единственная смонтированная копия фильма.
Началось следствие. Подозрения сразу же пали на Розалинду, у которой были основания ревновать мужа к сестре. Более того, нашлись свидетели, помнившие, что она осматривала машину незадолго до рокового отъезда. Тут же вспомнили, что в юности Розалинда Мерсье была чуть ли не профессиональной гонщицей и, значит, вполне могла нахимичить с тормозами. Обвинение было предъявлено – и позорно рассыпалось в суде: защита доказала, что техническое состояние машины, включая тормоза, было в момент катастрофы безупречным!
Оправданная, но окруженная двусмысленной славой, Розалинда Мерсье поселилась на своей вилле в родном городке и больше уже нигде, кроме соседнего кафе, не показывалась, никогда не давала интервью и не разрешала себя фотографировать. Судите сами, с каким редким чувством везения и сознанием заслуженного успеха шел я к ней на следующий день.
III
Она приняла меня в просторной, но скудно освещенной гостиной и усадила на диван вдалеке от окна, к которому сама села спиной. Лицо ее, как и накануне, закрывала плотная вуаль. Я понял, что увидеть его мне не дано; вместо этого предлагалось воображать красавицу из старого фильма и давних глянцевых журналов. Но вот что поразительно: лица она мне не показала, а на откровенные признания, да еще какие, не поскупилась. «Ô, ces femmes!» – сказал Вольтер, и он был прав!
Стены помещения были практически голы, если не считать одного цветного постера, который я хотел было подойти посмотреть, но она строго остановила меня: «Потом», и я, как школьник, сел на место.
– Вы хороший зритель и, надеюсь, столь же хороший слушатель, – начала она. – Вам я расскажу, как все было на самом деле… На самом деле… – повторила она нараспев, как бы что-то взвешивая и готовясь войти в кадр. – Вас устраивает принятая версия?
Я постарался сыграть озадаченность.
– Вот и меня не устраивает. Тем более что я ведь ничем не рискую.
Она заговорила, и я приведу, с минимальными сокращениями, ее и без того сжатый, казалось тщательно отрепетированный, рассказ.
– Мы были двойняшки, обе красавицы, но очень разные. Я – страстная мономанка: гонки – так только гонки, потом театр – так только театр, потом только Морис и кино с ним!.. Мунди, как ее называли дома (ее – Мунди, а меня – Линди), наоборот, могла увлекаться всем сразу, ничему целиком не отдаваясь. То же самое и с мужчинами: один не мешал у нее другому. Я этого не одобряла, но в глубине души завидовала такой раскованности – единственному амплуа, которое ей удавалось.
Разумеется, мы соперничали. Вернее, она со мной. Потому что у меня было все: и гонки, и актерство, и Морис и, добавлю, Макс, который всегда был влюблен в меня и только в меня, даже не скрываясь от Мориса. Мориса это не беспокоило: он знал, что я однолюбка. Сам же он, при всей любви ко мне, глаз от окружающих дам, как и свойственно режиссерам, не отводил. Но я была уверена, что он мне не изменяет.
До тех пор, пока не стрясся этот ужас. Морис был очень заботлив, наша любовь, в том числе в постели, не прекращалась, но я осознала, что заполнять собой весь его мир я больше не могу. И я стала постепенно отпускать его, мысленно согласившись на то, что формальной верности мне он хранить не будет. Поэтому, когда он замыслил свою «Пантеру» и заговорил о роли для Мунди, я не пыталась возражать, понимая, что она ему нужна в качестве символической замены меня, но как актриса – мне никак не ровня.
