Я только взяла с него слово, что снимать он ее будет, а вот режиссерски «показывать», как играть, – нет! Это останется «нашим». Надо сказать, что режиссер он был милостью Божией и показывать умел, как никто. В игре его актеров и актрис была видна не только его режиссура, но и его собственная моторная пластика, – казалось, перед нами не они, а он сам!
Он торжественно поклялся, и я была спокойна – даже когда поползли слухи об их романе: нашего молчаливого договора это не нарушало. На студию я по понятной причине не ездила, а не верить Морису у меня не было оснований. До слежки, до объяснений с Морисом, не говоря уже о том, чтобы расспрашивать Макса, я опуститься не могла.
Но в один прекрасный день Макс показал мне эскиз своего рекламного постера. Тот самый, что висит там на стене. Это был кульминационный кадр фильма. В нем героиня, Голубая Пантера, поворотом головы, жестом одной из передних лап и прищуром глаз дает понять, что уступает своего любовника, Белого Льва, сопернице – Черной Пуме.
И в этом кадре я сразу увидела все. Увидела Мунди, увидела себя, увидела Мориса, показавшего ей, как быть мной, увидела даже Макса, вписавшего в эту голубую кошку свою безответную любовь ко мне. Увидела сквозь все мультипликационные завитушки, компьютерные наложения и густую пантерью шерсть. Да, да, увидела – и не надо недоверчиво качать головой!.. Вам этого не понять, а для нас, артистов, тут все, как на ладони.
На другой день они должны были ехать на студию. Я сказала, что мне еще вечером показалось, что мотор стучит как-то неровно, утром на глазах у всех залезла под капот, что-то для виду подкрутила и сказала, что теперь все в порядке.
Что было дальше, все знают, – кроме того, что перед отъездом я подлила Морису в кофе изрядную дозу снотворного.
Макс, мне кажется, обо всем догадался. Во всяком случае, после суда он попрощался со мной, как прощаются навсегда, и исчез с горизонта. В кино больше не работал. Может, куда-то уехал – в Таиланд, на Фиджи, в Аргентину?.. Надеюсь, что не покончил с собой, это было бы слишком.
Обо мне можете думать, что хотите. Но я почему-то уверена, что эту детективную новеллу вы публиковать не станете. И в любом случае, я уже оправдана, а два раза за одно преступление не судят. Но оставьте свой адрес, этот постер я хочу завещать вам…
Она умолкла, и мне показалось, что сквозь вуаль блеснул победительный взгляд актрисы, достойно справившейся с очередной ролью – как вскоре оказалось, последней.
* * *
– Постер теперь у меня, – закончил свой рассказ Р. – Но сколько ни смотрю на него, ничего такого не вижу. Наверное, и правда надо быть мастером своего дела, кому какое дано: отпечатывать себя на другом, как Морис Канотье, вписывать все, что чувствуешь, в эскиз, как Макс Бернарден, соблазнять, кого хочешь, как Розамунда Мерсье, читать скрытое в кадре, как Розалинда, и в деталях продумывать идеальное убийство – как она же.
– А что насчет уроков журналистского пилотажа? В чем был ваш фокус?
– Фокус был в мгновенной импровизации. В Провансе я оказался случайно, про Розалинду Мерсье слыхал краем уха, «Без камелий» не смотрел. Но откуда-то помнил, что там есть знаменитая сцена, снятая со спины. Имена режиссера и актрисы и город, где она живет, по-быстрому отыскал на айфоне… А вы сейчас погуглили – проверили, был ли такой фильм, такая актриса, такое преступление века?
