Началось с того, что хозяйка, явно успокоенная тем, что благодаря нехватке денег на сильные лекарства ее печень будет целее, чем у олигарха, решилась доверить жилице квартиру:
— Катерина, у меня сестра родная в Белгороде заболела. Муж умер, сын непутевый, ухаживать некому. Месяца три надо при ней побыть. Собиралась тебе отказать от комнаты, да. Но, гляжу, человек ты надежный, не обворуешь. Свою я запру, а остальное пространство в твоем распоряжении. Думала плату увеличить, но лучше Журавлика на тебя оставлю. Вдруг мне там не до него будет. Еще неизвестно, как тяжело сестра хворает. Она ведь по телефону всегда бодрится. Песик неприхотливый, ты добросовестная, справишься.
Чтобы отдохнуть от ее настороженного присутствия в доме, Катя и с крокодилом гулять согласилась бы. Журавлик — маленький голенастый двортерьер с короткой рыжеватой шерстью — проблемой не являлся. Старушка в любую погоду часами торчала во дворе — но без него: боялась, что убежит. Он и не рвался, дрых себе в прихожей. Так что борьбы с собачьей вольницей не предвиделось. Кормила его пенсионерка дешевыми сухариками из зоомагазина, уверяла, что он малоежка, не разорит. Сделка обещала быть выгодной. И Катя энергично закивала, покусывая губы, чтобы скрыть довольную улыбку.
Получилось забавно. Когда она сняла эти двенадцать метров, у четвероногого приятеля хозяйки клички не было. Он радовался обращению: «Эй, дурень». Медсестра не удивилась. Знавала в совершенстве владеющую русским матерным языком даму, которой сын оставил на полгода роскошную догиню Нефертити. Отказать ему мама не смогла. Но выражала недовольство уходом за шестьюдесятью килограммами счастья, обращаясь к ним: «Ферти, б… ты этакая». В итоге вернувшийся сын получил чудо, которое бежало к каждому, кто нецензурно упоминал продажных женщин. Насмешив старуху этой историей, Катя и предложила назвать ее собачонку Журавликом. Кто бы мог подумать, что для себя старалась?
Натура у покладистого с виду метиса оказалась сволочная. Как только хозяйка, рассеянно потрепав его по загривку, шагнула с чемоданом за порог, Журавлик громко, визгливо залаял. И не прекращал суток трое. Он подло опрокидывал миски с сухим кормом и водой. А когда нянька прибегала с тряпкой и веником, рычал на нее и щерился. На улице мелкая зловредная тварь бросалась на крупных собак. Приходилось хватать скандалиста на руки, в которые он, ловко изогнувшись, впивался мелкими острыми зубами.
— Крохотка, я понимаю, она тебя бросила. Но почему ты на мне злобу вымещаешь? Ты ведь уже понял, я буду с тобой, нам обоим деваться некуда, — увещевала Катя.
Но этот враг себе открыто подличал, не желая сдаваться. На четвертый день переставшая высыпаться медсестра забежала после работы в супермаркет за йогуртом. Тут смутная идея остановила ее возле мясного прилавка. Изучив ассортимент, она обрадовалась недорогим говяжьим ребрышкам. И, выбирая, долго испытывала терпение продавщицы. Та, однако, и черной широкой бровью не вела: неторопливо доставала из лотка и показывала товар со всех сторон. А три женщины равнодушно безмолвствовали в очереди и не убили капризную покупательницу, когда в итоге ей взвесили одно ребрышко из двадцати. Потом Катя сама себе удивлялась. Ее неимоверно раздражали московские привереды. Люди разного пола, возраста и достатка ухитрялись сравнивать пару одинаковых на вид кусков минут по тридцать, чтобы в итоге не соблазниться ничем. Не одну Трифонову, многих провинциалов бесила эта разборчивость явно небогатых столичных аборигенов. Ну взяли то, что сверху глянулось, и пусть следующий тоже никого не задерживает. И вот, пожалуйста, сама уподобилась. Просто забыла обо всех и обо всем, кроме своего шкурного интереса — раздобыть Журавлику самую легкую косточку, щедро покрытую мякотью, и подешевле. Она больше не испытывала неловкости перед томящейся очередью. Ее ждали в этом отделе, она подождет в другом. И впервые будет уважать их право за малые, но единственные свои деньги не хватать то, что удобно сунуть им торгашу, а брать что нравится.
Песик уже охрип, шкура вокруг глаз была мокрой от слез, но лаял он безостановочно. Катя прошла в кухню, буян вбежал следом, норовя укусить за лодыжку. Резкий поворот, наклон, и возле черной мочки собачьего носа оказалась бледная кисть, цепко державшая самую вкусную и самую недоступную еду. Журавлик всхлипнул, замер, как фарфоровая статуэтка, и наступила тишина. Катя даже испугалась, не довела ли псину до инфаркта. Потом солидно и кратко разъяснила, что хамить и безобразничать нельзя. Не спеша достала миску, положила в нее угощение. Еще чуть-чуть помедлила, будто раздумывала, не сожрать ли ребрышко самой. Присмиревший хулиган тонко горестно взвыл. Мучительница усмехнулась и опустила посуду на истертый линолеум. Журавлик схватил мясо и кинулся в свой угол в прихожую.
