Во вретище и пепле, полный раскаяния и смирения, ожидал я возвращения В.П. Что же будет, как вернуть хотя бы половину прогулянных денег?.. Некрасов отреагировал на новость о растрате довольно рассеянно и хладнокровно, мол, что поделаешь, огорчаться слишком не надо! Попросил подробно уточнить, где были и что пили.
– Вадим хороший парень, – сказал В.П., – но несчастный человек. Он так тоскует по Москве! И сколько пережил!..
А что до пропития некоей суммы, улыбнулся Некрасов, то он не потеряет веру в человечество от этого прискорбного, конечно, факта. И подставил щёку для поцелуя – благодари, мол, за щедрость и прощение. Я облегчённо возликовал…
Потом Вадим звонил ещё несколько раз по утрам, но я уже взялся за ум, приступил к учёбе…
Через несколько лет Некрасов позвал меня на Трокадеро. Поддержим, сказал, Вадима Делоне.
Вместе с поэтессой Наташей Горбаневской, тоже участницей знаменитого выступления на Красной площади, они объявили голодовку в знак протеста. Не помню, против чего. Голодали они на людях, под транспарантом, на фоне Эйфелевой башни. Какие-то женщины им сочувствовали, приносили кофе или чай.
Вадим сидел, укутавшись в одеяло, ему нездоровилось, а потом стало по-настоящему плохо. Вызвали врача, и Вадима увели, поддерживая под руки. Бледный и взмокший, выглядел он несчастно, и видели мы его в последний раз…
Вскоре он умер.
Некрасову было его очень жаль. Да и нам тоже…
Свобода передвижения! Боже, какое это счастье!
Сколько раз восславлял Вика этот шикарный принцип. Некрасов, кстати, объездил всю Европу, не доехав лишь до Португалии. «Жалко, везде был, а там – нет!» Он вспомнил об этом в последнее, предсмертное лето, и я бодро пообещал ему съездить с ним туда на машине, мол, махнём, как только поправитесь. Это когда врачи дали жить ему три месяца и половина срока уже прошла…
Советские писатели обожали ездить за границу. Высшим счастьем были Лондон, Париж или Рим. О Нью-Йорке, Мельбурне или Лос-Анджелесе и не мечтали…
– Почему? Ну, почему нельзя человеку поехать в Париж, когда ему это хочется?! – нервничал В.П.
Возникал и другой вопрос – почему всё же выпускают кое-кого из писателей за границу?
С одной стороны, понятно почему – в награду, как поощрение, как знак расположения и признак доверия власти. Но ещё и чтобы посеять зависть и разбередить душевные раны собратьев, оставленных куковать у себя на даче или в лучшем случае – в Доме творчества Литфонда.
Но бывало, вдруг выпускали хороших, честных общеизвестно, совершенно неожиданно для них самих. Чтоб замести следы, не засвечивать доносчиков и ушлых прихлебал, считал Некрасов.
Живя в постоянной нехватке общения, Некрасов с нетерпением дожидался путешествий и в мгновение ока отправлялся в поездки. Непрерывно искал незнакомые впечатления, новые встречи, всегда упоённо высматривал что-то занятное или примечательное.
– Мне надо ездить, чтобы писать! – повторял В.П. – Впечатлений ищу!
– Да вы как бы казахский акын! – иронизировал, бывало, я.
– Да, да! – смеялся добродушно В.П. – Еду по степи, что вижу, о том пою! А ты почитай Гончарова. «Фрегат Паллада». И он пел, что видел! Я тоже хочу так писать…
Будучи абсолютно городским человеком, он предпочитал гулять или слоняться по городу, а не по деревенским окрестностям. Бесспорно, он не знал жизни народа, как и вообще почти все писатели, его современники. Они, особенно после войны, жили совершенно оторванными от обычных людей, варились в собственном, не всегда целебном, соку.
Был далёк от народа, скажете вы? Ну и что? Сколько писателей, далёких от народа, стали на века народной гордостью?! А сколько было, как вы говорите, близких, прямо-таки спаянных, сросшихся с народом, и что дальше? Да ничего!..
Этак через годик после приезда во Францию было решено, что мне необходимо на время снять комнату прямо в Фонтенбло.
Ежедневно я тратил часа три на поездки из Парижа в Фонтенбло, где работал в горном исследовательском центре. Злило, что терялось столько времени без толку, когда надо учить язык. Вика принял это решение близко к сердцу – он сразу понял, что сможет уединиться в Фонтенбло и приступить наконец к новой книге. Он уже придумал название – «Взгляд и нечто». Такой поворот дела понравился и мне.
