– Лимонов – парень талантливый! – повторял В.П.
Хотя тот и поливал публично грязью нашего несчастного Вадима Делоне…
Многие из нас, эмигрантов, или оставшиеся в Союзе писатели просто мысли не допускали, что здесь можно писать обычные романы и рассказы, а не публиковать сплошные разоблачения, обвинения или воззвания. Ведь свобода слова же! Надо навёрстывать, чего не дописали в Совдепии!
Испокон веков русские эмигранты, приехав в чужую страну, первым делом сломя голову бросались налаживать издательское дело, а затем насаждать всем осточертевшее доброе и вечное.
Как злодеи, так и светлые рыцари вели кипучую литературно-общественную жизнь, перекраивая альянсы и заключая тайные пакты. Через обычно малое время союзы и пакты прогнивали, и бывшие единомышленники принимались с новой силой рвать глотки друг другу.
Некрасов старался держаться в стороне. Но не тут-то было! Надо было и здесь, вдали от СССР, выбирать сторону баррикад, лагерь и стан! А он хотел жить в согласии и писать себе потихоньку, в своё удовольствие. Его писания походили на застольную беседу, на неторопливый разговор во время прогулки, на занятный трёп на кухне за чаем, на тихий монолог на песочке у моря, когда есть время рассказать интересные вещи.
У него была единственная книга, западающая в душу бесчисленным читателям, – «В окопах Сталинграда».
Вдруг позвонил Владимир Максимов и сумрачным тоном предложил Некрасову слетать на Гавайи. В Гонолулу. Расходы, сказал, оплачиваются, выступишь с докладиком на писательской конференции, устроенной местным университетом.
– В Гонолулу!!! – зашёлся в радости Вика и вознёсся на седьмое небо…
С этим городом в нашей семье на многие годы будут связаны тревожные чувства и нервные ахи. Началось всё со свадьбы. Выдавая дочь замуж, Галина Вишневская поинтересовалась, почему, мол, в церкви нет Вики. Он уехал в Гонолулу, простодушно ответили мы.
– Ах, ЭТО сейчас так называется?! – понимающе съязвила Вишневская. – Запой вы зовёте Гонолулу!
С тех пор в нашей семье и для людей посвящённых «поехать в Гонолулу» стало означать многодневный некрасовский загульчик. А в Женеве любимый дружище и поэт Тоша Вугман вдохновился и сделал поэтический жест – посвятил Вике большое стихотворение, начинающееся так:
Мне зевота сводит скулы
От женевского бытья,
Только, только в Гонолулу,
Умоляю в Гонолулу,
Ради бога, в Гонолулу
Не езжайте без меня…
Стихотворение это пелось и под гитару, наводя некую вполне изъяснимую грусть: дескать, надо выпить! Вика очень одобрял такую субтильную поэтическую особенность Тошкиной вещи и радовался за него…
Так вот, в Гонолулу… Мгновенно написал доклад, как всегда понемногу обо всём, в том числе и о советской литературе. Прилетев на райский остров заранее, Вика от безделья и непонятно откуда нахлынувшей трезвости предался эпистолярным экзерсисам.
Письмо от 9 декабря 1979 года:
«…Море – почти кипяток, пляжи громадные, конца не видно, народу не густо. А вокруг небоскрёбы… И вообще городишко ничего, более или менее шикарный. Главная прелесть – хожу… босиком. Почему? А так принято. Вероятно, из-за поминутных дождей… Гаваяне и гаванки – ничего, красивые, чернокудрые, глазастые, хотя носы малость и приплюснутые. Вроде приветливые – а ведь когда-то капитана Кука сжевали. Природа? Вдали какие-то горы, с другой стороны море – на волнах прыгает на досках молодёжь. Пока воздерживаюсь…
Не пойму, как вы переносите телевизор. Я после сегодняшнего вечера на 100 верст к нему не подойду. И главное – не оторвёшься. Включил! Единственное интересное (и то слишком долго) – аквалангисты шуруют по затонувшим крейсерам – вчера как раз 38-я годовщина Перл-Харбора… Ладно – кончаю. Доживём до завтрашнего понедельника. Целую. В.».
Через пару дней писатель надел только что-то купленные сандалии, взошёл на кафедру и зачитал доклад по-французски, блистая прононсом и выразительно артикулируя.
Письмо от 20 декабря 1979 года:
«Прощальные строчки с Гавай… С Новым годом! Жил бы и жил здесь… Немноголюдно, хотя и туристский сезон, все красивые, старухи – монстры, в разноцветных платьях, в штанишках и раскрашенные до отвращения. Старики тоже не отстают. Даже я напялил на себя какую-то гавайскую рубаху всю в географии… Фотодела – держался в рамках. За десять дней только семь катушек… Докладом моим все довольны, жмут ручки. С переводом длился сорок минут. Слушали. Даже где-то смеялись. В ответ острил – мы же такие. Обратно смеялись. Сувенирчики – ничего… И себе подарок сделал. Ахнете! Но он требует комментариев. Не ясно, куда его ставить. Целую! В.»
