Мелисса погладила пальцем край чашки — такой естественный жест, присущий, скорее, ребенку, нежели женщине лет сорока с хвостиком. Крупные серьги в ушах поблескивали в лунном свете, но цвет камней было не различить. Мне почему-то казалось, что они черные — оникс или агат. Творящей бы подошло такое…
— Новости на войне почти всегда плохие, Ар-Нейт, — произнесла она наконец. Над чашкой поднимался пар, словно чай заварили только что. — Даже после провозглашения победы наступает черед списков тех, кто не вернулся. Но эта новость не хорошая и не плохая — все зависит от того, как вы сумеете использовать информацию.
— «Вы»? — переспросила я, смутно догадываясь, о чем пойдет речь.
— Твоя группа, — Мелисса задумалась. — Ногицунэ велела передать, что за вами идет слежка. Один из Древних, как это говорится… «сел вам на хвост»?
Я замерла на секунду — и от души рассмеялась.
— Вы опоздали с предупреждением, — чай выплеснулся из кружки и обжег пальцы, но я почти не обратила на это внимания. — Этот Древний уже показал себя и свое чувство юмора, — и я вкратце рассказала о «Гюнтере».
Если Мелисса и удивилась, то никак это не продемонстрировала. Как будто ожидал чего-то подобного.
— Скверно, — нахмурилась она, когда я закончила повествование. — Впрочем, следует порадоваться, что «Гюнтер» не принес вам вреда. К слову, его настоящее имя — Аксай Сайран. Его сила — не в беспредельном могуществе, а в умении распорядиться теми ресурсами, что есть в наличии. Ногицунэ говорила, что Аксай искусен в маскировке. Он может притвориться кем угодно, надеть любую личину… Вам надо быть осторожнее. В отличие от других Древних, призванных в последние десятилетия, Аксай — долгожитель: он бродит под нашим солнцем уже триста лет. Никто не знает, как этот Древний выглядит на самом деле.
— Неудобный противник, — проворчала я, утягивая последний рогалик. Чувство голода притупилось — жаль, ненадолго. — Как можно противостоять тому, кого даже узнать не сумеешь? А маскировка у него действительно что надо, да и чувство юмора, — я поколебалась, а потом нехотя добавила: — Если бы я тогда так не перепугалась, то наверняка бы оценила. Все-таки способность рисковать собой вызывает симпатию.
Творящая обернулась ко мне. Белки глаз блеснули в лунном свете.
— Вот это, пожалуй, самая опасная его сторона. Он вызывает симпатию. Заставляет сопереживать себе. Аксай — эмпат. Ему не под силу внушить что-либо тебе, но вот прочувствовать состояние и воспользоваться знанием — вполне. В битве, возможно, он уступит твоему князю, но если вы позволите ему заговорить… Даже в Ордене его зовут демоном-искусителем. Думаю, это заслуживает внимания.
— Учтем, — улыбнулась я. — Но в бою обычно времени на разговоры нет. Все заканчивается за несколько минут. Там и со своими не успеваешь словечком перекинуться.
— Не зарекайся, — Мелисса прикрыла глаза и неторопливо поднесла чашку к губам, вдыхая ароматный пар. — Ногицунэ сказала, что две из пропавших без вести наших групп — на его совести. Будьте осторожнее.
Я хотела сказать, что мы тоже уже уничтожили целых два отряда инквизиции, но смолчала. На третьем вполне могла выйти осечка. Внезапно с необычайной силой меня потянуло вниз, в город, в маленький дом на окраине, где Элен наверняка накрывала на стол к ужину. Последние следы заката уже смыло с небес густой синевой ночи. Окна внизу сияли мягким желтоватым светом, и мерцала мостовая — простой серый камень преображался под лунным светом.
— Красиво… — выдохнула я и пожаловалась в пространство: — Даже от красоты устать можно. В Зеленом фантики бросают мимо урны, а блестят под луной разве что битые бутылки, но все равно там как-то уютнее. Наверное, потому что дома всегда лучше.
— А вот моего дома давно уже нет, — откликнулась Мелисса. В голосе ее сквозили странные нотки — не то тоска по прежним временам, не то случайно вырвавшаяся жалоба. — Деревни иногда умирают. Как люди. Там сейчас даже следа не осталось от домов и улиц, а когда-то… Неважно, — оборвала она себя и обернулась на Замок. — Все это глупости. Здания могут и гнить, а дом — всегда там, где сердце. Мое — здесь, — взгляд ее скользнул по черепичным крышам домов у подножья холма. — А твое, Дэй-а-Натье?
