— Сложности военного времени, — ответил Конев.
— Но почему они возникли, эти самые сложности? Ведь кто-то заранее должен был предусмотреть возможность эвакуации.
— Всего предусмотреть нельзя, — сказал Леонтьев.
— Именно так будет оправдываться тот, кто, грубо говоря, прошляпил. Не предусмотрели, не учли… Мы и в этих условиях постараемся наладить работу цеха. Но сколько потеряем драгоценного времени на доделку-переделку помещения. Вот что обидно!
Леонтьев прервал разговор.
— Обижаться будем потом, а сейчас — обиды на полку и за работу! — сказал он.
Казалось бы, все проще простого: какое-никакое помещение имеется, застеклены окна, вчерашние ремесленники Борис Дворников и Виктор Долгих щедро подбрасывают дрова и уголь в большие, заменявшие печи бочки, а значит, устанавливай оборудование и докладывай заводскому начальству: цех заработал… Инструментальщики и рады были бы отрапортовать, но станки надо ставить на специальные бетонные основания-подушки, а цемента для этого нет. Даже Рябов, ежедневно бывавший в цехе и готовый чем угодно помочь своим подопечным, разводил руками, с болью говоря:
— Цемент ожидается, а когда он будет — неизвестно… Давай-ка пошлем Ладченко в соседний город. Там — огромная стройка, возможно, оборотистому и пробивному Николаю Ивановичу удастся раздобыть энную толику цемента.
— Можно послать, — согласился Леонтьев.
Выслушав предложение, Ладченко с готовностью сказал:
— Попытка не пытка. Послушайте, братцы, а не прихватить ли мне с собой ружьишко?
— Зачем? — удивился Конев.
Леонтьев пошутил:
— А что, наставил ружье: выписывай цемент, не то нажму на курок…
— Непрактичные вы люди, — с нарочитым сожалением покачал головой Ладченко. — Вдруг тот, в чьих руках стройматериалы, охотником окажется. А какой же охотник останется равнодушным к настоящей тульской двустволке?
Зажав ладонями уши, Конев деланно произнес:
— Я ничего не слышал. А ты, Андрей Антонович?
— И я тоже.
— Суду все ясно! — заключил Ладченко.
Кузьмин попросил секретаря горкома Алевтину Григорьевну Мартынюк побывать у них на совещании.
— Это очень важно, — вежливо говорил он. — Ваше присутствие придаст особую значимость нашему разговору о делах насущных.
— Непременно буду, — согласилась она.
Теперь, когда выпал ранний снег, Алевтина Григорьевна не очень-то надеялась на горкомовскую легковушку и чаще всего пользовалась добротными санями-розвальнями: не застрянешь, где угодно проедешь на лошадке.
Расчищенная дорога, но уже с нанесенными ветром продолговатыми холмиками снега, тянулась вдоль забора медно-серного завода. Этот молодой, набравший силу завод был всегда на примете у горкома. Алевтина Григорьевна гордилась его достижениями, остро, как личное горе, переживала всяческие упущения и недоделки медеплавильщиков. Ей и сейчас хотелось бы подъехать к проходной, где знакомый вахтер, как всегда, подскочил бы к саням, попросил бы товарища секретаря не беспокоиться: лошадка будет укрыта попоной и подкормлена…
Алевтина Григорьевна проехала мимо, торопясь к нелегкой нынешней заботушке своей — к оружейникам. И пусть товарищи с медно-серного не обижаются, у них-то дела идут нормально, а вот эвакуированным сюда трудно: у них за что ни возьмись, куда ни кинь — всюду нехватки… Положением на эвакуированном заводе постоянно интересуются Москва и область. Оружейникам приказано в кратчайший срок наладить выпуск продукции, необходимой фронту. Понимая, что этот приказ касается и ее, секретаря горкома, она обращалась в обком, — объясните, товарищи, в чем дело: не успел директор завода приехать, осмотреться, а его тут же вызвали в наркомат. Непорядок! Ей объясняли, что это продиктовано, мол, производственной необходимостью и что у наркомата есть какие-то свои соображения… Подобный ответ казался ей не очень-то вразумительным. Конечно, оружейники и без директора не сидели сложа руки и, как она замечала, временное отсутствие главного начальства не влияло на их работу. Алевтина Григорьевна старалась чаще бывать на заводе, не дававшем ей покоя и отдыха.
Вчера вечером пятилетняя дочь Юля серьезно сказала:
