— Мама, да бросай ты свой горком и читай мне сказки, а то баба Клава очки разбила и читать не может. Баба Клава целый-целый день дома!
Еле сдерживая смех, Алевтина Григорьевна ответила:
— Почитаем сказки, а завтра бабе Клаве новые очки купим.
Почему-то вспомнились недоуменно-колкие слова соседки по лестничной площадке.
— Да какой же вы первый человек в городе, — говорила она, — да какой же вы секретарь, если всех ваших на войну забрали. Ну, про сынка вашего, про Феденьку, говорить не буду, он пошел на военного учиться. А ваш муж Павел Федорович? Да ведь вы могли бы вызвать военкома и сказать: не трожь! И муж-доктор был бы при вас…
— Вы бы, конечно, вызвали военкома, — насмешливо сказала Алевтина Григорьевна.
— Я всего-навсего билетный кассир в кинотеатре… Да и что сделали бы в военкомате, если мой добровольно ушел на фронт… Ему говорят — у тебя бронь, а он, чудило, посмеивается: броня — это хорошо, броня — это по мне, как раз в бронетанковых воевать буду…
В другой раз она опять же подковырнула: секретаря горкома уплотнили, в квартиру эвакуированных понатолкали.
— Но позвольте, ваша квартира тоже битком набита людьми, — улыбнулась в ответ Алевтина Григорьевна.
— Я не начальство, меня уплотнять можно, — отпарировала та.
Мартынюки занимали просторную трехкомнатную квартиру на втором этаже, и никто, конечно же, не отважился бы уплотнить секретаря горкома, но Алевтина Григорьевна сама сказала в горсовете — вселяйте эвакуированных и ко мне. Товарищи из горсовета все-таки сделали некоторую поблажку: подселили бездетных Клавдию Семеновну и двоих медицинских сестер из эвакуированного в Новогорск госпиталя. Пенсионерка Клавдия Семеновна, баба Клава, как ее называла Юля, стала хозяйкой в квартире, и это было кстати: дочурка Юля оказалась под надежным присмотром.
Вообще-то Алевтина Григорьевна с радостью отметила, что новогорцы оказались людьми понимающими: они почти безропотно потеснились, приняли в свои жилища эвакуированных. Помогло и другое. Когда-то строители медно-серного завода, рудника, брикетной фабрики, электростанции понатыкали в своих поселках немало бараков — дощато-засыпных, саманных, даже каменных из местного плитняка. Когда поселки Никишино, Ракитное, разъезд Новогорный стали Новогорском — городом областного подчинения, развернулось довольно-таки бурное строительство многоэтажного жилья и особенно вдоль железнодорожного полотна, где и предполагалось расти городу. Люди переезжали в новые дома, а в горсовете решили, что бараки отжили свой век и подлежат сносу. Мартынюк воспротивилась, она будто бы сердцем чувствовала — рано, ой, как рано разрушать старые жилища, они еще могут пригодиться…
И пригодились!
Пообещав Кузьмину побывать у них на совещании начальников цехов и служб и понимая, что самой придется выступать, Алевтина Григорьевна приехала пораньше, чтобы своими глазами увидеть, где и что делается, поговорить с людьми, освежить, как она выражалась, собственную информацию о заводской обстановке.
Как всегда, Алевтина Григорьевна в первую очередь заглянула в партком и увидела озабоченных, сразу прекративших разговор Кузьмина и Рудакова. Кузьмин улыбнулся, вышел из-за стола, радушно заговорил:
— Здравствуйте, Алевтина Григорьевна, рады, очень рады, что вы откликнулись, приехали к нам.
Она пожала им руки.
— С праздником, товарищи. Не удивляйтесь, Октябрьские дни миновали, но у вас нынче свой праздник. И немалый! Я узнала, что ваш старый рабочий Сазонов первым пустил станок.
К ее удивлению, Кузьмин вяло поблагодарил, Рудаков же промолчал, и вид у него был такой, будто ему неприятно откровенное поздравление. Она не понимала, в чем дело, почему секретарь парткома и главный инженер так холодно относятся к заметному событию — работает первый станок. Ей, например, пришлась по душе газетная строчка «Забился пульс завода», понравилась и вся боевитая заметка Марины Храмовой в сегодняшнем номере «Новогорского рабочего» и ее призыв к молодежи следовать примеру Александра Васильевича Сазонова. Она думала познакомиться с ним, сказать ему доброе слово.
— Сазонов — герой, — как бы самому себе сказал Рудаков. — А тех, кто заставил его работать на снегу, на морозе, как назвать? — хмуро спросил он и сам же ответил: — Бездельники! К чертовой бабушке гнать подобных руководителей!
