Мы с ним несколько раз созванивались, и наконец однажды встретились в легендарном донецком кафе «Легенда» — любимом месте обитания легендарных военкоров: именно здесь я, к примеру, познакомился с поэтом и крутым журналистом Сёмой Пеговым; да и не только с ним.
Бабицкий оказался невысоким дядькой в очках, умеренно приветливым, очень внимательным; ведущим себя с большим достоинством и невозмутимым. Некоторое время я разглядывал его, пытаясь понять, что за крови в нём замешены; потом спросил прямо, он сказал, что по матери он таджик, а по отцу еврей. Что ж, редкая замесь.
— Достаточно близко общаясь вторую половину «нулевых» с российскими либералами, я предполагал, что рациональное осмысление тех или иных ситуаций в итоге нас может привести к одним и тем же выводам, — издалека начал я. — Кардинально разойдясь в 1991 году, мы, надеялся я, когда-нибудь сможем сойтись хоть в каких-то вопросах. Но после киевского майдана, у нас, напротив, случился полный разлад.
Почти со всеми поголовно! В итоге, я начал исследовать личный путь каждого, кто в этой истории сделал неожиданно иной выбор. Их не так много, кроме тебя. По пальцам одной руки можно пересчитать.
Пока я говорил, Бабицкий заказал себе одну рюмку водки, и больше ничего.
— Я бы не сказал, что был выбор, — начал он, не раздумывая, отвечать, едва я замолчал. — Вот у меня есть приятель, который с очень популярным в среде либеральной общественности аргументом ко мне регулярно обращается: вот, дескать, представь коммунальную квартиру, и вот там взяли и отобрали комнату. А я ему говорю, что эта аналогия не работает. Потому что речь вообще не идет о собственности.
— Это он про Крым так говорил?
— Да. Эта аналогия работала бы, если бы мы оперировали аналогиями пространства, территорий. Но речь идёт о людях. И так как люди были несчастливы, поскольку судьба их соединила с Украиной вероломным образом, у политиков нашлась воля и решимость поправить эту историческую несправедливость. А что там с территориями — это глубоко плевать. Я исхожу из того, что и единство страны или право нации на самоопределение — это всё работает до тех пор, пока не вступает в конфликт с интересами человека.
Я вообще считаю, что право — это частный случай нравственности. Исторические формы меняются, появляются какие-то новые конфликты, новые отношения. И тогда высокие нормы нравственности, императивы переходят на язык конкретных человеческих отношений. Право должно соответствующим образом меняться.
Поэтому когда наши оппоненты и партнёры говорят, что нужно исходить из норм международного права — я могу соглашаться: надо, но ровно до тех пор, пока не приходит очередь исходить из интересов людей. Я думаю, именно здесь кроется наше с ними отличие. Кроме этого, они же объявляли себя гуманистами более гуманными, чем кто бы то ни было. Они могли в любой момент про слезинку ребёнка рассказать увлекательную историю. Но, похоже, они очень легко меняют стандарты.
— А ты раньше это замечал — до Крыма, до войны на Донбассе?
— Да, конечно. Поэтому я всегда держался в стороне. На радио я последние четыре года занимался Грузией, и меня это абсолютно устраивало, потому что я разносил в пух и прах Саакашвили — самого омерзительного политика на всём постсоветском пространстве, который для меня воплощает вообще всякую антидемократическую — ну, под вывесками, связанными с либеральными ценностями, — политическую деятельность. В этом смысле он создал самое настоящее полицейское государство. Он нагнал на своё население такого ужаса, которого не нагонял никто на советских людей или постсоветских людей со времён Сталина. В этом смысле по эффективности ему равных нет. Он такой постсоветский Пиночет. И я занимался тем, что громил Саакашвили, и его сторонники из Грузии заваливали жалобами на моё подразделение американское посольство.
— А в чём причина того, что у него, как нам рассказывают, что-то даже получилось, но при этом население Грузии его отринуло? Они такие свободолюбивые там? Почему грузины его видеть не хотят, а Порошенко и часть украинского истеблишмента принимают с распростёртыми объятиями? Всему этому есть какое-нибудь объяснение?
