Понимаю про Владимира Маяковского, революционера и невротика.
Понимаю про солдата, понтореза и охотника Хемингуэя. Про бесстрашного лётчика и гения — Антуана де Сент-Экзюпери.
Это всё мои соседи по звёздам, я порой верю в эти штуки, и совсем этого не стесняюсь.
Я даже Гиви — тоже, как и я, июльского — понимаю лучше, чем Захарченко.
Про Захарченко я понимаю меньше, мало.
Кажется, — лень проверять, посмотрите сами, — Захарченко родился в один день с Майком Тайсоном, или в соседние дни. Но я даже про Майка Тайсона знаю больше.
Я могу перечислить всего несколько вещей про Захарченко, которые понимаю в нём ровно потому, что они есть во мне.
Сейчас перечислю, вот.
Легче сказать правду, чем соврать. Если нет возможности сказать правду — лучше смолчать.
Никого не обманешь, и самое главное — не стоит обманывать себя.
Мужчины могут убивать друг друга; к несчастью, это данность.
Свобода и достоинство твоего рода выше твоей личной свободы.
Преодоление — нормальная форма жизни.
Мало спать, много употреблять алкоголя и никотина — это нормально: если ты щедро, и не себя самого ради, делишься с жизнью своей жизнью — она тебе многое вернёт.
Пожалуй, всё.
Если вспомню что-то ещё — добавлю.
Я, будучи старше его на год, признаю его старшинство: я вынужден в этом сознаться.
Он умеет многое из того, чему я никогда не научусь.
Тем более мне проще говорить это, что я совершенно независим от него, даже если работаю с ним. Но у меня, если совсем чуть-чуть, на тысячу километров, открутить земной шар, идёт отдельная жизнь — в любой момент я могу уйти туда, закрыть за собой дверь и больше ни одного звука отсюда, с Донбасса, не услышу.
Но у меня уже нет сил забыть обо всём, что тут происходит.
Всякий раз обещая себе, что больше сюда уже не поеду, ведь узнано и пройдено уже многое, — я неизбежно, чуть-чуть подвирая самому себе, возвращаюсь.
Здесь происходит самое важное.
— И во́т ты, Александр Владимирович, глава целой страны. Каковы первые ощущения?
— Я в политику не лез до самого августа. И тут как ушат холодной воды вылили на голову. Не ушат, а… озеро Байкал… — Одна сигарета бычкуется, тут же прикуривается вторая.
— Первым назначением, которое я сделал, был министр обороны Кононов. На тот момент это был единственный человек, который мог объединить «Славян» с «Оплотом» — две самые мощные силы, — Захарченко имеет в виду «Славянский батальон», созданный Стрелковым, и свой «Оплот Донбасса». — Стрелков привёз с собой из Славянска 6,5 тысяч бойцов. Я занимался их размещением и разместил их в Донецке за три дня. Кононов был среди них. Общая численность двух подразделений составила более 15 тысяч человек. Потом, Кононов воевал с нами в Шахтёрске, и «оплотовцы» воспринимали его как человека, которого они видели в окопе. А слухи ведь быстро расползаются.
— Большинство бойцов, которые пришли из Славянска, — они и сейчас на позициях?
— Да, воюют. Но это не близкое окружение Стрелкова. Близкое окружение Стрелкова уехало вместе с ним.
— Самая главная твоя государственная задача на тот момент была какая?
— Держать территорию. Мы думали, что здесь будут «вежливые люди». Пример Крыма нас всех на время просто окрылил, но это же и загнало нас в будку, где мы просидели слишком долго. Если бы не было примера Крыма — мы бы не допустили тех ошибок, которые произошли. Когда появилось осознание того, что ситуация другая, — мы начали стремительно её выравнивать.
— Ты говоришь, что политика не интересовала, но когда ты рассказывал, как вы в самом начале брали донецкий горисполком, ты о нём говорил как о здании, которое должно было обеспечить функционирование государства.
— Подожди, давай разберёмся. Я же пришёл не от сохи и меня никто не оторвал от отбойного молотка. Я человек, у которого когда-то был средний бизнес. Да, в масштабах Рината Ахметова — это, наверное, не очень заметно, но я всё-таки имел некоторые возможности: у меня тысячи людей были в управлении. Я прекрасно понимал, что такое жизнеобеспечение города и для чего нужно это здание. Когда я защищал это здание — я делал это не для себя. Не для того, чтобы стать мэром или кем-то ещё, а для того, чтобы люди в городе жили нормально. То есть я не имел представления о том, как работают коммунальные службы: мне это тысячу лет не нужно было. Но я знал, что они должны работать, и поэтому этот центр городского управления сохранил. А то, что пошло дальше, — стечение обстоятельств, и я не в курсе, за что мне такую кару дали.
