— Человеком… — выговорил Алексей и отвернулся. Худенькие плечи затряслись от рыданий, однако ни один звук не сорвался с губ. Говорили они в комнате одни, и он, видно, не хотел посвящать в свою боль мать. А боль эта — брат…
— Ну-ну!.. — Егор сжал Алексея за плечо. — Успокойся, ну?
Парнишка затряс головой, вытер слезы, даже попытался улыбнуться.
— Откуда о брате узнал? — спросил Воробьев.
Алексей вопросительно посмотрел на Егора.
— Так Никита Григорьич и сказал… когда я на электростанцию переходить хотел. Он уже взять надумал, а вы не разрешили, то есть, не вы лично, а начальник ваш, он ему и сказал, что такое подозрение имеется… — губы у Алексея задрожали. — Меня и на заводе в цех не берут!..
Он снова закрыл руками лицо, впился зубами в руку, чтобы не разреветься в голос. Егор молчал, опустив голову и хмуро глядя в пол. Ему хотелось по-доброму обнять этого паренька, приласкать. И без того растет безотцовщина, а тут еще и такое на его плечи. Конечно, сын за отца не ответчик, а тем более за брата, но Сергеев соблюдает осторожность. Имеет право, чего там, имеет право. И все равно, ох как оно несправедливо, это право, особенно вот к таким пацанам, которым теперь, при Советской власти, вроде бы расти и расти. Но что тут поделаешь, когда еще полно врагов и приходится обороняться каждый день?..
— Я твоего отца знал, — вдруг сказал Егор. — Отличный был красный боец! Храбрый, смелый и мужественный до предела. И, будь сейчас он на моем месте, он бы тебе сказал: «Не куксись, Алеха! Смело смотри жизни в лицо и не бойся правды. Да, горька она временами, но тебе нечего скрывать и нечего таить от людей! Ты живешь свою жизнь и живи ее честно и хорошо!» Вот так бы он сказал, я думаю…
— А я так и живу, — успокоившись, вдруг проговорил Алексей. — И про Бугрова Никиту Григорьевича, кроме хорошего, больше ничего сказать не могу. Он не виноват. Может, кто-то другой и виноват, а он нет! — решительно заявил Ершов.
— Ну, хорошо! — Егор поднялся. — Если что… приходи ко мне, помогу! Договорились?
Алексей кивнул. Егор уже стоял на пороге, когда он вдруг попросил его:
— Вы только маме и деду не говорите про брата, а то…
— Не скажу, — кивнул Егор.
Поговорив с дедом, Воробьев узнал, что в ночь диверсии Алексей спал дома, а значит, он кругом чист, и Сергееву о пареньке Егор сообщать не будет, возьмет такой служебный проступок на душу, а иначе, кто знает, что взбредет в голову Василию Ильичу.
Узнал Егор и про печаль Татьяны Федотовны. Оказалось, что сватает ее один дед зажиточный, с деньгами. Деду шестьдесят лет, свой дом, две коровы, овцы, куры, огород. Старики велят ей идти за него, а она не хочет, хоть и нужда в доме, да и тесно всем четверым в одной комнатенке. Самой Татьяне Федотовне уже пятьдесят два. Вроде еще не старуха, но и молодой не назовешь…
Вот и еще одна версия отпала. Снова остались Бугров и Русанов. Да еще этот Шульц… Да приказ Сергеева: добыть факты.
В это же время, когда Егор, удрученный результатами визита к Ершовым, шел в отдел, чтобы, взяв Лынева, идти делать обыск в кабинете Бугрова, случились два события, которые неожиданным образом повлияли на ход поисков.
Первым было убийство Прихватова и вместе с ним исчезновение Насти. Это обнаружил, придя в ее дом, Семенов, которого послали сменить Прихватова. Сергеев тотчас сам поспешил на место убийства и, конечно же, стал лихорадочно соображать, как все это вписать в общую цепь последних происшествий. Трагическая смерть Прихватова не вписывалась в нее, и он рычал на Семенова, который за час, что провел вместе с Василием Ильичом, уже жалел о своем разрыве с Егором Гордеичем.
Воробьев тем временем, возвратившись в отдел, застал там сухонького, в пенсне, с козлиной профессорской бородкой старомодного старичка с саквояжем, который Антонине не объявлялся, а требовал начальство.
— Вот, Егор Гордеич, натоптали тут ихние галоши, — тыча пальцем в ноги старорежимного гостя, с ходу завозмущалась Антонина. — А плакатик на стене вон висит! Для чего его прилепили? Для всяких непонятливых! «Галоши для грязи, чтоб чище в мире было у нас и в нашей квартире!» — с вызовом прочитала Антонина. — А получается, что грязь эту несем с собой!..
