— Хоть жопой ешь! — обнадеживает Петька — Казак про «змеиное царство».
Во время разговора Извилина камушком Петьки — Казака успевает покрыть часть бутылки вязью. Откладывает, чтобы взять другой, тоже неровный, но с отколом потоньше.
Лешка — Замполит тоже протягивает руку, но берет неловко — роняет, камешек падает на пол и сваливается в щель меж широких струганных досок, что свободно лежат на слегах.
— Да шут с ним, потом достанем!
А Седой, подумав, сгребает со стола остальные и аккуратно ссыпает туда же — в щель.
— А то и эти затеряем! — поясняет он. — Давай и свой, Пикассо Иванович!
Извилина не отдает. Увлеченно, отстранясь от всего, покрывает бутылку то ли узором, то ли арабскими письменами.
— Нравится? Бери! — заявляет Казак. — Берите — какой кому нравится! Как раз — восемь! Сейчас доску подымем.
— Нет, — говорит Седой, хозяин бани. — Завтра! На трезвые глаза. Если не передумаешь. И может быть, сменяюсь на одну из тех негритянок, что ты привез — но только на выбор. Согласны?
— А хоть обоих забирай, ты у нас мужик хозяйственный, пристроишь.
— Это те о ком я думал? — уточняет Седой. — Африканский эталон?
— Даже не в эфиопа мать! — подтверждает Петька — Казак. — Эталоннее хрен где найдешь. Газели! На мой вкус — длинноваты, но остальное без чрезмерностей.
Петька любит, чтобы женщины были меньше его ростом, но надеется, что поколениям это не передаться — переживает, что в этом случае, век от века, можно выродиться и в мышей.
— Как зовешь их? — спрашивает Седой у Казака.
— Одну Уголек, вторую — Сажа.
— Логично, — одобряет Извилина, не отрываясь от своего занятия. — Седой, так может, обеих?
— Одну возьму, — неуверенно отвечает Седой. — На пригляд…
— Брать надо на приплод, да двух сразу, какая приплоднее, ту и оставлять, — заявляет Леха — большой знаток по женской части.
— Логично! — повторяет Извилина. — Случается, православному одной хватает — если приплодная. А если нет? Как проверишь? Двух бери в проверку! Ставь на полный контроль!
— Седина бобра не портит!
— Иной седой стоит кудрявчика!
— Седой, только ты осторожнее — если мужик по натуре своей мул, то дочка у него запросто мулаткой может родиться, — хихикает Леха.
Седой озабочен.
— Оформить бы тогда отношения… Как мыслите?
— Как подарок африканского народа братскому народу Псковской губернии, — говорит Извилина. — Научишь их щи варить!
— Документ какой–нибудь надо, — настаивает Седой.
— Как же без документу? — простодушно удивляется Извилина, пряча искринки в глазах: — Сделаем… Сколько девкам лет? Петрович, а?
— Кто их разберет, — отмахивается Казак. — Они и сами не знают. Там вызревают рано, и жизни у них короткие.
— Малолетки?
— Да не знаю я! Жарко там, все быстро портится.
— Писать — двадцать, даже, если по двенадцать. Кто их темненьких сверять будет без образца? Подпись монарха скопировать, и в брачное свидетельство влепить, как бы там же на месте и оформленное — пусть попробует кто–нибудь опровергнуть! На французском, английском… Кто там топтался?
— А все!
— Тогда на дойч вдрочим до кучи. В сельсовете две бутылки выставим — печать будет местная и справка–перевод. Дашь мне все писульки, что есть, я потом на хорошем ксероксе… И бумагу организую ненашенскую, какую–нибудь рисовую с разводами. А ихний? Пролог на каком языке писать? Петрович, ты же накуролесил, что там за диалект?
Петька — Казак от воспоминаний ли, но как–то быстро хмелеет, и все не может угомониться:
— Там такая ксива, такой сертификат приложен, такой, такие печати понавешаны, и все с личной подписью монарха ихнего — мол, своей личной волей велю считать, что девственница! А значит, так оно и есть, а кто сомневается — враг меня и государства, со всеми из него вытекающими! В любой семье, если такую взять — почет уважение всей семье, и диплом будет висеть на стене до третьего поколения, пока не стырят… Нечто я не человек?
— Ты конечно человек, но баламут — ой–ей! — перечит не переча Леха, одной парой слов отчерчивая характер напарника, а интонациями неповторимость особенностей.
Петька — Казак — пластун от бога, умеющий так прятаться, что, пока не наступишь, и не обнаружишь, в засадах лежать тяготится. — Лучше проникнуться, чем дожидаться, — говорит он, путая слова. Деятельный, неугомонный, страшный во хмелю и «навзводе» — не остановишь, не уймешь, если вошла какая–то бредовая мысль в голову. Мастер ножа. Лучший пластун группы и… седьмой — «последний». Звеньевой той руки, которая рискует больше всего, что подставляется первой. Иной раз генерал в Африке, но вечным старлеем по России — самый младший по званию среди присутствующих. Но специальные части всегда отличала несоразмерность, и козырять званием считалось дурным тоном. Случалось, что командиром разведроты ВДВ (на капитанской должности) был лейтенант и оставался лейтенантом за свою отпетость весьма долго, кроя все рекорды, шагая по ступеням лишь по выслуге лет и грехами своими скатываясь назад.
