— У него после сезона дождей столпотворение начнется — затопчут! — говорит Извилина. — Качество пострадает.
— Кстати, о качестве… — роняет Лешка — Замполит, и… говорит все, что думает о качестве.
Выпивают за качество.
— Седой, что на это скажешь? Ты в возрасте умудренном, можно сказать — трижды дед, яви что–нибудь из мозговой глубины!
Седой откидывается к стене. Кот с рваными ушами тут же прыгает в колени. Седой морщит лоб, жует губами, словно что–то вспоминая. Кот принимается топтаться, требовательно подлезая под руки.
Кто как есть замерли, ждут…
— Мой дед говорил — бери бабу непочатую!
Разом хмыкают, соглашаясь, налегают на закуску: мелкую молочную картошку, сваренную как есть, с кожурой и посыпанную резаным укропом, прошлого года моченый чеснок, маринованные, отборные, один к одному, грибы…
— Человечий язык хоть знают?
— Недостаточно, чтобы понять, что рабства не существует!
Слова Петьки звучат убедительно.
— У Пилагеи в этом укрепятся, — уверяет Седой. — Решат, что сданы в аренду на плантации.
— Как добирались?
— Нормалек! Паспорта алжирские сварганили. До Прибалтики сошло, там прицепились, ушел в отрыв, несколько шумновато получилось, да и приметные. Машину взял на блошке за двести баксов, в полста километрах от границы бросил, а дальше большей частью бегом. Благо, что основное на ночь пришлось — да мазать их ваксой не надо. Бегают они, скажу, как косули, не потеют. Не по–нашему бегают.
— В ночь, значит, переходили? — спрашивает Извилина.
— Перебегали. Но ходят они тоже хорошо, местность чувствуют, есть какие ужимки перенять.
— Повезло. Прибалтам НАТО тепловизоры поставило, понатыкали на всех вышках. Заснули они там, что ли?
— Быстро бежали, — сознается Казак. — Нахалкой. А прибалты бегать не любят, объевропеились как–то разом — там в европах пешком ходить не принято, хоть дваста метров, но обязательно на машине. Угробит их эта жизнь, совсем осоловеют.
— Нам ли их жалеть…
За прибалтов решают не пить.
— Винюсь, схроном пришлось воспользоваться на западной линии, истрепались, одел их в военное, — предупреждает Петька — Казак
— Не наследили?
— Прибрался.
— Потом укажешь — который, — говорит «Первый». — Тебе и восстанавливать. Закладки на подходах те же самые?
— Угу.
— Смотри, тебя напрямую касается… И чтобы комплект был!
Казак кивает.
Дело серьезное, касается цепочки промежуточных схронов, что подготовлены на расстоянии ночных переходов друг от друга. Последний десяток лет этому уделяли самое пристальное внимание, много потрачено времени, сил и средств по созданию этих укрытий — своеобразных опорных баз, закладок с амуницией и продовольствием в лесных массивах вдоль западных границ с Прибалтикой и Белоруссией…
— Еще скажу — все равно докладывать. Ревизию надо делать. Я там сперва в другой схрон сунулся, так порушен. Медведь схрон попортил — зимовал, не шучу — берлогу устроил, и сейчас топчется по тому же сектору — старый повал полосой, частью уже прогнил, малины много наросло — жрет, не уходит.
Рассказывает, что каким–то образом вынюхав ближнюю продуктовую закладку, подлец этот, ее разрыл, вынул понадкусывал, да раздавил все банки, разбросав их по периметру.
— Прибраться прибрался, — жалуется Казак, — но можно ждать, что этот «мясник–фокусник» набрался наглости и больше не уйдет. Явно намеривается в том же схроне зимовать. Будем восстанавливать или нет? И с медведем как? Устатусквосить беспредельщика?
— Пусть как есть. Потом всем покажешь на карте — оставим как пищевой ресурс.
— Кстати, о пище… Тут недалеко, и тоже в малинняге, змей немерено — гад на гаде сидит! — говорит Казак и подмаргивает здоровяку, что рядом.
— Во! — у «Третьего» загораются глаза. — Удачно!
— Змею поймать, да на пару ее… — любовно причмокивает «Седьмой».
— Придурки! — объявляет Седой. — Ну, прямо дети какие–то! Жратвы вам мало? Картохи хочется? Так молодую копай, чистить не надо. Рыбы — сколько хочешь, барана — в любой момент, еще весной договорился — нескольких откармливают.
— Барана — это хорошо! — говорит «Третий», привстает во весь свой внушительный рост, тянется к потолочной балке — снять с гирлянды вяленого леща «с дымком», которых очень любит. — А ползунов не трогал? Остались там еще?
