Когда вошел младший, он
спросил, уже зная ответ:
- Толик?
- Толик... И еще двое...
Раненых, правда, нет. Акбар этот в обнимку с СВД в зеленке сидел. Не сработало
что-то, Вася. - Младший впервые назвал старшего по имени.
Старший медленно смял в
руках металл кружки.
- Я вот думаю, прав
Кошкин, смерть не перехитрить, хотя я все равно не отступлюсь. В любом
лабиринте должна быть нить Ариадны. У любой пули есть бесконечное множество
траекторий полета.
- Вы там полегче машиной
вашей балуйтесь. Я в детстве... - и поправился, - мы в детстве фантастику
научную читали. Чревато это. Да и как бы машина эта в плохие руки не попала.
- Эх! - сказал старший и
растворился в полумраке палатки.
Дорохов младший остался
один, покрутил в руках смятую кружку и как мог, но почти на девяносто процентов
выправил ее. Потом налил в обе и выпил за помин души хорошего парня, старшего
лейтенанта Китаева. Вторую накрыл куском сыроватого, похожего по виду на пемзу
черного хлеба. Майору Дорохову было легче, чем могло быть. И старшему Дорохову
тоже. Теперь они знали, что в смерти Толика они не виноваты. Правда, у обоих не
пропало желание продырявить бородатого снайпера минутой раньше, чем он успеет
прицелиться в старлея.
* * *
В лаборатории не было
окон, чтобы первые солнечные лучи оплодотворили новым витком жизни застоявшийся
воздух и поиграли пылью, невидимой под мертвосеющими лампами дневного света,
дребезжание которых, вкупе с толщиной бетона, скрадывало щебетание ранних
пташек.
- Ну что, получилось? -
нетерпеливо стряхнул бессонную ночь Кошкин.
- Толика все равно
убили. Правда, двоих не ранили!.. Это уже что-то. Но главное, я многое понял за
эти несколько часов. Я понял, что не все решения и поступки человека
принадлежат человеку, который считает, что он производит посредством их
какое-либо действие.
Кошкин внимательно
посмотрел на Василия Дорохова. Перед ним сидел совсем другой человек, кратно не
похожий на того, что несколько часов назад покинул в неизвестном для землян
направлении стены секретной лаборатории.
- Я столько книг после
встречи с собой в палатке перечитал, - продолжил Дорохов, - особенно после
демобилизации. И верил, и не верил. До сегодняшней ночи. И никому об этом не
говорил. Иначе не миновать мне института Сербского. Что делать? Коллективное
бессознательное витает в воздухе, мы вдыхаем его и начинаем принимать мир
таким, какой он есть, или таким, которого нет! Говоря проще, можно вдыхать
сгущающийся яд и радоваться его наркотическому апокалипсическому воздействию,
можно вдыхать и не радоваться, а терпеть, доколе хватит сил, а можно - пытаться
хоть как- то разбавить его нейтрализующими и осветляющими ингредиентами.
- Мудрено.
- Все сказать - ночи не
хватит.
Сергей Павлович понял,
что перед ним действительно сидит совсем другой человек, с опытом, возведенным
в степень прогулок во времени. С прежним майором его роднили только тельняшка и
застиранный камуфляж.
- Полагаю, что парадокса
времени нет! Упрощая суждения, берусь утверждать, что это не более чем борьба
двух надысторических сил на определяемом только нами отрезке человеческого
существования. Во вселенском понимании это не прямая, даже не спираль, а
фигура, непредставимая человеческим воображением. Алфавита не хватит, чтобы
написать имя Бога. И Сына Его мы называем Царем и Спасителем, и два этих слова
перевешивают Вселенную! Ни Юнг, ни Конфуций, никакая «И цзин» не смогли
приоткрыть мне и доли того, что я увидел внутри себя, переходя из одного
состояния в другое. По сути - машина твоя невозможна, ибо встреча с самим собой
также невозможна по простой причине обладания душой в единичном масштабе. Плоть
разделить можно, душу нельзя!
Ее и так в течение
земной жизни терзают на две части между светом и тьмой! Но я испытал на себе
действие твоей машины, я говорил сам с собой, я подталкивал себя не только к
действиям, но и к их нравственной оценке и пришел к заключению, что принцип
действия твоей машины схож с тем, что будет применен на Страшном Суде, когда
человеку дано будет увидеть свою жизнь во всех ее прелестях и недостатках в
одно мгновение, которое не будет измеряться временем. И еще, мне думается, ты
не изобрел эту машину, ты ее выстрадал.
