Через пять лет в стране
подуют другие ветры, туман не развеют, но качественно изменится его содержание,
за изобретение оружия снова начнут платить деньги и даже вернут задолженность
по зарплате за несколько предыдущих лет, но тем же ветром жену обратно в дом не
надует. К этому времени выяснится, что сын Кошкина учится где-то в Сорбонне,
что друзья семьи Кошкиных были в основном друзьями Елены, а круг близких друзей
самого Кошкина сузится до трех человек: еле передвигающего ноги дважды героя
социалистического труда Михаила Ивановича Марченко, вечно хмурого, но
добродушного героя чеченской войны охранника Дорохова и уборщицы служебных
помещений с высокой степенью допуска Мариловны (Марьи Гавриловны). Седая и
вечно причитающая, как профессиональная плакальщица, Мариловна была
единственной нянькой и кормилицей непризнанного гения. Из своей скудной
зарплаты она выкраивала средства для покупки нехитрой снеди, чтобы вечерами,
когда он засиживался в лаборатории, подкармливать его вслед за чаем из
чернопузой (от многолетнего налета) банки, где вечным кипятильником работали
два самых безопасных в мире лезвия «Нева». В обмен на заботу брала немногое:
право попричитать и право чего-нибудь посоветовать.
- Вот вижу же, не ракету
нынче делаешь! Когда ракету делаешь, у тебя глаза горят, а когда не ракету -
они у тебя с поволокой, как у оленя убитого.
- Не ракету, - отвечал
автопилот Кошкина.
- Ну так чаво?
- Машину времени,
Мариловна.
- А зачем? Она же не
стреляет? - переживала за ВПК Мариловна.
- Не стреляет, -
соглашался автопилот.
- А раз не стреляет -
денег не заплатят!
- Не заплатят.
- А коль не заплатят, на
кой ляд она нужна?
Автопилот Кошкина давал
сбой, если в вопросе не звучал ответ. Сергей Павлович откладывал в сторону
паяльник и с тоской смотрел на старушку:
- И действительно, - на
кой ляд она нужна?
Разговор этот повторялся
почти ежедневно с 21:30 до 22:00 и заканчивался предложением Мариловны
почаевничать, чтобы инженерная мысль не угасла от голода. На запах снеди всегда
появлялся майор Дорохов с неизменной полевой фляжкой и некоторым запасом
провианта, что собирала ему на дежурство жена. И вставлял в разговор короткие,
но емкие суждения, приперченные ненормативной лексикой по поводу состояния
современной политики, семейной жизни и вооружения российской армии.
В один из майских
вечеров, когда за бетонными стенами «ящика» в одночасье взорвались белым
конфетти яблони и мир сходил с ума от любви, Мариловна нарушила вдруг
штампованное течение разговора. Она вошла в лабораторию с явными следами
недавнего умственного озарения на лице, хитро улыбаясь, будто только что
выведала самую сокровенную тайну окружающей ее действительности, и тайна эта
оказалась приватного характера.
- Я знаю, зачем ты
машину времени делаешь! - огласила уборщица.
- Зачем? - бесцветным
голосом спросил автопилот.
- Елену Прекрасную
хочешь вернуть! - салютный залп через вставную челюсть.
Компьютер автопилота
завис.
До сих пор Кошкин если и
задумывался над смыслом своего изобретения, то как-то несерьезно, используя
второстепенные каналы своего мозга для движения мыслей по этому поводу, и
всякий раз загонял их в глухие тупики, чтобы не высовывались до срока. В
сущности, он боялся думать об этом, ибо вопрос этот ответа не имел. Больше
приходилось обдумывать последствия подобного изобретения. А тут появилась
бабуля со шваброй в руках и, пользуясь бытовой народной смекалкой, определила
совершенно субъективную цель, которая если и была самым неожиданным и безумным
решением, но давно ожидала прямого попадания где-то в глухих закутках
кошкинского сознания.
В этот вечер работа над
прибором была закончена.
Кошкин позволил себе
сходить в магазин и приобрести там бутылку коньяка, но Дорохов и Мариловна,
принявшие самое деятельное участие в его употреблении, об окончании работ ничего
не знали еще месяц. Преодолевая огромное искушение, Сергей Павлович аккуратно
выполнял государственный заказ и обдумывал моральную сторону применения своего
изобретения на практике. Пусковым моментом стал разговор с майором Дороховым.
