Муж (встал и подошел к окну). В общем, ты спала спокойно до самого рассвета. (Внимательно рассматривает гардину, жена наблюдает за ним.) Гардина слишком тонкая, она пропускает даже первый слабый свет. Раньше у нас здесь висели толстые шторы. Пожалуй, надо навесить жалюзи снаружи или сюда более плотные гардины…
Жена. Олух.
Муж. Надо, чтобы утром у тебя было подольше темно.
Жена. Олух царя небесного.
Муж. Ах, знаешь что…
Жена (пытается встать с кровати, но падает обратно). Как мне освободиться от этого кошмара? Ну что за глупость ты устроил! Без последствий на этот раз не обойдется. (Встает, направляется в ванную.)
Муж (раздвинул гардины и открыл окно. Говорит с собой). Она вправе так говорить, ибо она самая красивая женщина. Но она не переносит беспокойные ночи. С моей стороны больше ничего подобного не повторится. (Садится на стул.) Ну вот, даже солнце проглянуло сквозь туман. Это ее обрадует. Я понимаю: больше всего она хочет быть счастливой. Она прямо-таки помешана на хорошем настроении и на своей красивой внешности. Она на каждом шагу ищет радостей жизни, а между тем становится все более нервной. Не переносит даже шума, которым сопровождается всякая радость. Бывает — в хорошем обществе этого никак нельзя избежать, — где-нибудь раздается взрыв смеха. Она вскакивает, как кошка, бежит прочь. Ей кажется, что смеются над ней. Она сама говорила. И тогда я удерживаю ее. Как можно спокойнее веду домой и даю выговориться. В слепом страхе она выкрикивает ругательства мне в лицо. Пока она кричит, я сижу и слушаю. И тем самым помогаю ей прийти в себя. Она сама признает это и иногда бывает готова опять пойти к гостям, а иногда… Иногда так и не может.
Лотта заглядывает в окно снаружи. На ней вышедший из моды костюм — юбка и жакет.
С тех пор, как я охвачен этой заботой, мне не нужны никакие радости, и я даже не могу позволить себе ревность. Забота может поглотить мужчину целиком, радость этого сделать не в состоянии.
Лотта. С кем это вы так мило разговариваете?
Муж. Я рассуждаю о своей жене.
Лотта. Я много раз видела ее. Продолжайте, продолжайте.
Муж. Ничто не может разлучить меня с ней, ни дети, ни даже любовь к детям. В свой последний час, когда наступит конец этому празднику, я хочу видеть только ее, держать ее руки в своих руках.
Жена возвращается из ванной.
Жена (Лотте). Вы кто такая?
Лотта. Мы с вами виделись не один раз.
Жена. Значит, вы…
Лотта. Меня зовут Лотта.
Жена. Ну и что?
Лотта. Ничего.
Жена. Почему вы заглядываете в наше окно?
Лотта. Просто я услышала, как разговаривает сам с собой ваш муж. Это было так интересно.
Жена. Ты говорил? О чем же?
Муж. Просто так.
Жена. После бессонной ночи?
Лотта. Он провел бессонную ночь?
Жена достает платья из шкафа, раскладывает на кровати, чтобы выбрать, что надеть.
Жена. Вы не медицинская сестра из клиники профессора Тышнера?
Лотта. Нет. Я — свободный художник-график, а раньше работала инструктором лечебной гимнастики, так что вы почти угадали. Только я работала в городском госпитале.
Жена. Там я тоже бывала.
Лотта. Мой муж — публицист Пауль Лига. Не слышали?
Жена. Нет.
Лотта. Он пишет также под псевдонимом Смоки. Может, это имя вам что-то говорит?
Жена. Думаю, оно мне незнакомо.
Лотта. Вы не только сами красивы. У вас такие прекрасные вещи.
Жена. Шутите?
Лотта. Кроме шуток.
Жена. Хотите верьте, хотите нет, но я уже несколько месяцев не покупала ничего нового.
Лотта. Но в Саарбрюккене вы все равно остаетесь в центре внимания.
Жена. У меня пропал к этому интерес. Я несколько лет пыталась ярким пятном оживить это темное захолустье. Но теперь устала. Этого все равно не ценят.
Лотта. Вы можете считать себя счастливой, вы нашли свой стиль.
Жена. Людям это ненавистно, я чувствую. Они ненавидят и мой стиль и меня в придачу. Я теперь боюсь остановиться перед витриной магазина, мне кажется, кто-то схватит меня за затылок и вдавит в стекло.
Муж. Возможно, это всего лишь видимая часть айсберга во всеобщем возбуждении наших дней.
Лотта. Вершина айсберга? Ого!
Жена. Слишком претенциозно, Эгберт!
Лотта. Вершина айсберга! Хо-хо! Очень удачное сравнение, Эгберт.
