Макс. Честно говоря, я вначале здорово перепугался, когда узнал, что буду занят в пьесе, в которой вы у нас гастролируете. Да, ей-Богу, клянусь вам, временами меня просто ужас охватывал. Я говорил себе: у тебя ничего не выйдет, он тебя скрутит в бараний рог. То есть, я, конечно, страшно обрадовался, что мне вообще доведется стоять здесь рядом с вами…
Карл Йозеф. Суфлеришка.
Макс. Мне всегда казалось, мой кумир и я на одних и тех же подмостках — это превосходит самые смелые ожидания. Это безумие. Я все еще никак не приду в себя. Вы для меня идеал со школьной скамьи — с тех пор, как я стал смотреть Запад по телеку. И вообще-то я пошел в театр из-за вас. А теперь я должен выяснить — вы это обо мне сказали «суфлеришка» или не обо мне?
Карл Йозеф. Вам я не говорил ничего. Если я что-то и пробормотал, то разве только себе под нос.
Макс. Все равно. Вы имели в виду меня.
Карл Йозеф. Я бормочу всегда только про себя.
Макс. Я думаю, себя вы не станете называть суфлеришкой.
Карл Йозеф. Вы позволите мужчине в летах промолвить иной раз для разрядки пару словечек.
Макс. Я не понимаю, что вы мне советуете? Быть может, я должен вести себя более нахально? Ну знаете, как на футбольном поле. Этак грудью в грудь, пузом к пузу с судьей, поднимающим желтую карточку. Он поворачивается, а ты не отставай от него, вертись вместе с ним. Понимаете, это угроза, доведенная до высшего предела, это танец гнева на вершине господства.
Карл Йозеф. Что за чушь ты несешь.
Макс. Я могу в две секунды нащупать наиболее вероятное решение! (Прерывается.) Ну вот так, что-то в этом роде.
Карл Йозеф. Шут гороховый! Вы что, смеетесь надо мной? Надо мной, который только в прошлом месяце девятнадцать раз играл Лира. А теперь эта убогая трагедия какого-то халтурщика. Да чихать я хотел на тебя и на вашу трагедию! (Фолькеру.) Юноша никак не может крылья расправить. Разве вы этого не видите? Вы все время смотрите себе под ноги. Что вы там ищете внизу? Идеи?
Макс. Постойте. Дайте попробовать. «Я не знаю, помните ли вы еще меня…».
Карл Йозеф. Уйдите со сцены! Ничего не выйдет. Будет только хуже.
Макс. «Я не знаю, помните ли вы еще меня…».
Карл Йозеф. Прекратите! Хватит! Сил моих нет больше на это смотреть! Найдите себе какое-нибудь более разумное занятие!
Макс. «Не знаю, помните ли вы еще…». Не выходит… Просто ни черта не выходит.
Карл Йозеф. «Не выходит?» Скажите на милость! Ты что, не мужчина? Пороха не хватает?
Макс. Вот если бы вы вступали чуточку позже…
Карл Йозеф. Я тебя задушу, парень, я тебя задушу…
Фолькер (встает). Господин Йозеф!
Макс (после минутного оцепенения). Фу-ты, ну-ты! Прямо штаны с меня спадают! Мои штаны!.. Держите! Держите мои штаны!
Карл Йозеф. Надо хохотать?
Макс (приободрившись). Всегда хохотали.
Карл Йозеф. Ну-да, когда-то это было смешно. Но сегодня нужно что-то другое.
Макс. Это основополагающая шутка человечества.
Подходит к столу в декорации, на котором стоит пустая пивная бутылка. Прикладывает к ней губы и издает глухой звук. Перепрыгивает через стол и всхлипывает.
Карл Йозеф. Ах ты, Боже мой, он сейчас совсем рассыпется. Мы, оказывается, тоже чувствительные.
Фолькер. Господин Йозеф, вы приглашены к нам на гастроли, вас все тут обожают. Можно сказать, почти мировая знаменитость. Милости просим. Но разве мы здесь — тоже не люди?
Карл Йозеф. Куда я попал? В детский приют? Я что, должен нянчиться с бойскаутами? (Подходит к Максу.) Что с тобой? Ты больше не можешь? Я же тебе говорю, у тебя неверно поставлено дыхание. Ты сам себе мешаешь. Вот в чем все дело. В этом вся твоя беда.
Макс. Ну бейте. Ну. Бейте же.
Карл Йозеф. Кончал бы ты пить, парень. И больше бы делом занимался.
Макс. Ноу проблем.
Карл Йозеф. У нас впереди еще длинная дорога…
Макс. Пора познакомиться. Давно пора познакомиться.
Карл Йозеф. Ну ладно. Как-нибудь само собой, потихоньку-полегоньку.
Макс. Вы — патриарх немецкой сцены, я — вечный немецкий эмигрант. Эти подмостки для меня своего рода нейтральная зона нации — это оказалось ваше пространство, оно занято вами. Приехав оттуда, я окопался на блошином рынке, месяцами торговал дешевыми побрякушками из слоновой кости, вроде тех, которые мужики цепляют на свою волосатую грудь, а вы всю свою жизнь стояли на стороне покупателей.
