– Кто этот человек? – спросил брат Томаззино.
– Этот человек – враг Святой Веры и это все, что тебе нужно знать. Он очень опасен, опасен так, как опасен Дьявол. И более того. Ты помнишь Отца{Распространенное заблуждение – что к священнику Римской Католической Церкви надо обращаться "Святой отец". Святой отец – это Папа, а священник – просто Отец.}, воцерковившего тебя?
– Да – кивнул Томаззино. Он и в самом деле – помнил, до сих пор помнил.
– Мы не говорили тебе, брат. Потому что и сами не знали. Но сейчас знаем. Нет сомнений в том, что именно этот человек – убил Отца в Североамериканских соединенных штатах. Вот почему – он не должен уйти из Рима живым.
Брат Томаззино накрыл своей большой, корявой, мозолистой ладонью фотографии, лежащие на столике. И медленно сжимал пальцы – пока фотографии не превратились в смятый комок, а брат Карти не положил поверх побелевшей руки брата Томаззино свою руку.
– Не стоит, брат. Мы все помним Отца и то, что он сделал для нас. Немало заблудших душ он вернул в лоно Святой Церкви, немало отбившихся от стада овец он вернул в стадо. Одна из Заповедей гласит – не убий, но это не значит – "не защити". Мы не говорили тебе об убийце Отца еще и потому, что ты бы ринулся мстить, навеки погубив свою душу. Но сейчас – убийца в Риме, он приехал для того, чтобы не убивать – и значит, мы должны исполнить Божью Волю.
Где-то вверху глухо громыхнуло – над Римом сбирались темные тучи, кое-где даже сверкала молния – но живительный дождь все никак не мог оросить эту землю. Сухая гроза – предвестие большой беды.
– Клянусь тебе, брат, я убью его. Я вырву его черное сердце!
Брат Карти похлопал по сжатому кулаку Томаззино – так сжатому, что побелели костяшки пальцев.
– Так нельзя. Уже за эти слова – я бы наложил на тебя ептимью{Некие покаянные действия как расплата за грех. Например – сто раз прочитать молитву "Отче наш". Или помочь бедным.}, но я не имею права этого делать. Поэтому – по возращении – покайся и прими ептимью сам, и пусть Господь будет тебе в том свидетелем. Когда ты вернешься – покайся и помолись за душу убитого тобой, ибо Господь велел возлюбить врагов своих.
И с этими страшными и богохульными словами – над крышей фургона снова глухо громыхнуло.
В фургоне, который благодаря ватиканским номерам пользовался правом экстерриториальности и не мог быть досмотрен – имелось все необходимое. Для слежки, для прослушивания и, наконец – для убийства.
Винченцо и Онофрио вооружились старыми британскими пистолетами – пулеметами СТЭН с интегрированными глушителями. Кошмар водопроводчика, они были разработаны более шестидесяти лет назад – но до сих пор оставались одним из лучших видов оружия для городской герильи, городских партизан благодаря своей простоте и возможности очень удобно прятать их под деловой костюм с пиджаком или церковную сутану. Магазин у этих автоматов присоединялся не снизу, как у нормального оружия, а сбоку – впрочем, англичане всегда имели тягу к своеобразному, не такому, как у всех, оружию. Вместо ствола – была толстая черная труба глушителя, глушитель был интегрированным и очень эффективным. В костюмах, которые одели братья – имелись вшитые крючки, на которые можно было подвесить оружие. Со сложенным прикладом оно отлично маскировалось пиджаком, выхватить, разложить приклад и примкнуть магазин – у опытного человека это занимало несколько секунд, а братья с этим оружием имели дело не раз и не два. Не счесть людей, которых они расстреляли с именем Христовым на устах.
Для Томаззино полагался такой же пистолет – пулемет – но он на сей раз пренебрежительно отодвинул его, взял свою старую, ободранную lupara, которую привез с собой с Сицилии. К ней у него было несколько патронов, которые он рассовал по карманам, патроны были самостоятельно снаряжены, мелкая дробь, крысиный яд и крупная соль вперемешку, типичное сицилийское "послание". С тех пор, как он переехал сюда на север – он никогда не пользовался этим оружием – но сейчас было самое время. Человек, убивший Отца, заслуживал не просто смерти – он заслуживал сицилийской расправы. Мелкая дробь покалечит, но не убьет, крупная соль доставит страдания, а крысиный яд препятствует свертываемости крови и не даст врагу остаться в живых: он скончается в страшных мучениях и скончается не сразу, далеко не сразу. Вот это – и будет расплата. Он, Томаззино, выстрелит подонку в живот из обоих стволов и оставит его умирать – а сам вернется в монастырь и сотворит молитву за прощение грехов. Отец, несомненно, находящийся на небе – услышит его и поймет, что месть свершилась и его враг мертв.
