— Нет. Остались еще нижние полки.
— Ну, это полегче. Хоть лестницу таскать не надо.
— Вот-вот. Поэтому я поднялась на чердак, села на пол и просмотрела одну из полок. Там оказались в основном сборники проповедей. Старые проповеди, написанные каким-то методистским священником[64]. И ничего в них не нашла — проповеди скучные, а пометок никаких. Тогда я вывалила все книги на пол и, знаешь, что я обнаружила? Стык нижней и задней досок разошелся, и в образовавшуюся щель кто-то напихал всякую всячину. В основном старые рваные книжки. Одна из них оказалась довольно большой, причем была завернута в упаковочную бумагу. Я ее развернула, а там — как думаешь, что?
— Даже не представляю. Не иначе, как первое издание «Робинзона Крузо»[65].
— Нет. Памятный альбом.
— А это еще что такое?
— Раньше такие были почти в каждом доме, только очень давно. Думаю, как раз во времена Паркинсонов, если не раньше. Альбом старый и рваный, поэтому его и запихнули туда. Но именно потому, что старый, он и заслуживает самого пристального внимания.
— Ты думаешь, в нем могли что-нибудь спрятать?
— Да нет, это было бы слишком просто. Ничего там, конечно, не оказалось. Но я хочу внимательно просмотреть каждую страничку. Там могут оказаться интересные имена и вообще много полезного.
— А может и не оказаться, — скептически заметил Томми.
— Но это еще не все. Больше ничего интересного в книгах не оказалось. Потом я взялась за буфет, от которого потерялись ключи.
— Погоди, ты же сама говорила, что мебель нам ничего не даст. Тем более, что мы ее привезли с собой.
— А вот и нет! Кое-что здесь было и до нас, например, старый буфет у входа в кладовку и хлам в оранжерее. Настоящей старинной мебели времен Паркинсонов в доме, естественно, не осталось. Кроме буфета. И сегодня я ухитрилась его открыть — нашла ключи в старом ящике в оранжерее, смазала замок маслом… и открыла! И представь, кое-что там нашла. Не знаю только, насколько нам это поможет.
— И что же ты там нашла, о хитроумная Таппенс?
— Фарфоровые плакетки[66] для меню!
— Что? — оторопел Томми.
— Ну да. Буфет оказался пуст — грязь, паутина и битые тарелки. Но на верхней полке я обнаружила стопку викторианских фарфоровых плакеток, которыми пользовались для меню на званых вечерах. Ох, Томми! Какие же потрясающие блюда они ели! Я бы даже сказала, умопомрачительные! Только представь: два супа, прозрачный и густой, затем два разных сорта рыбы, два вида закусок, а потом еще и салат. После всего этого мясное блюдо, а уж после него — даже и не помню, что именно. Кажется, бланманже — это, чтобы ты знал, мороженое! А под конец — салат из лангустов[67]! Здорово, правда?
— Прекрати, Таппенс, — сказал Томми. — Это невыносимо. Нам, случайно, не пора обедать?
— Потерпи минутку. Неужели тебе самому не интересно? Такая ведь старина!
— И что эта старина нам дает?
— Еще не знаю. Но я уже нашла в альбоме имя одной девочки — Уинифред Моррисон.
— И что?
— Уинифред Моррисон, насколько я понимаю, — девичье имя старой миссис Гриффин, которая на днях угощала меня чаем. А она местная старожилка и наверняка знает всех, кто упомянут в альбоме. Это может здорово нам помочь.
— Возможно, — без особого энтузиазма проговорил Томми. — И все же я думаю…
— Что именно?
— Честно говоря, не знаю. Пойдем лучше обедать. Слушай, а может, бросим все это, а? Ну какая нам, в конце концов, разница, кто убил эту Мэри Джордан?
— Разве тебе не интересно?
— Интересно, — признался Томми. — Еще как интересно. Но я начинаю за тебя волноваться.
— А ты что-нибудь сегодня узнал? — тут же сменила тему Таппенс.
— Не успел: времени не было. Зато я нашел еще несколько источников информации и попросил кое-кого навести кое-какие справки.
— Что ж, будем ждать. Интересно же, все-таки! По-моему, останавливаться нельзя. Лично я намерена сделать все, что в моих силах!
— Только не вздумай делать это в одиночку, — предупредил Томми. — У меня душа не на месте, когда ты куда-то исчезаешь.
