– Вы отдаете предпочтение определенной узкой группе людей, преследующей свои интересы и делающей это за счет другой группы, поступающей так же, – ответил Томас с откровенностью, с какой никогда ранее не говорил с начальством, хотя и понимал, что немало рискует.
За вялым раздражением шефа, однако, чувствовались усталость и разочарование. Видимо, он ожидал от подчиненного большего.
– Я тоже идеалист, Питт, но знаю меру. Если идеализм вступает в противоречие с реальностью, какой в нем прок? Он становится помехой. – Фарнсуорт покачал головой. – Так устроен наш мир. Если вы этого еще не поняли, я искренне удивляюсь, как вам удалось добиться в жизни того, чего вы добились. Вы ежедневно являетесь свидетелем преступлений. Вам известны все пороки и слабости человеческой натуры в наихудших их проявлениях. Неужели вы слепы настолько, что не можете по достоинству оценить высокие побуждения людей, объединившихся во имя добра? Ведь, в конце концов, это делается для всеобщего блага.
Томас хотел было возразить, что не считает цели и мотивы лидеров «Узкого круга» таким уж благом для общества. Возможно, вначале, когда все только замышлялось, намерения были добрыми, но не сейчас, когда они погрязли в борьбе за власть. Обуреваемые желанием любой ценой воплотить в жизнь свои идеи, предвкушая их торжество и ощущая близость власти, в этой возне они давно забыли или просто растеряли многие из своих хороших намерений. Питт, однако, понял, что его возражения не смогут поколебать убежденность Джайлса и приведут лишь к ненужным трениям и конфликтам с начальством. Он промолчал.
И все же у него было такое чувство, будто на какое-то мгновение они с помощником комиссара полиции были близки к взаимопониманию, которое могло бы перейти даже в симпатию друг к другу. Суперинтендант вдруг подумал, что должен ухватиться за это и из моральных и чисто человеческих соображений сделать попытку сближения.
– Дело не в том, насколько справедливыми и благородными являются эти цели, – ответил он медленно. – Как для тех, кто их провозглашает, так и для всех прочих. Я не сомневаюсь, что это принесет пользу многим…
Лицо Фарнсуорта просветлело. Казалось, ему не терпелось тут же вступить в дискуссию, но он все же решил дать Питту возможность закончить свою мысль.
– Главный порок в том, что кто-то решает за всех, что для них хорошо, и делает это, даже никого не оповещая, – осторожно подбирая слова, продолжил Томас. – Да и осуществление этих намерений происходит в глубокой тайне. Если это на пользу – тогда прекрасно; ну а если это совсем не то, что нам всем нужно, и, обнаружив это, мы уже не в силах будем что-то изменить? – Питт, сам не заметив этого, тоже склонился через стол к начальнику. – Когда дело сделано, его уже не поправить и не остановить. Мы не будем даже знать, кого винить или от кого потребовать объяснений. Таким образом, большинство, а вернее, все те, кто не входит в «Узкий круг», лишаются всякого права что-либо решать или свободно выбирать.
Фарнсуорт, хмурясь, с удивлением смотрел на рассуждающего молодого человека.
– Кто же мешает вам стать членом Круга, Питт? Именно это я вам и предлагаю.
– А как быть с остальными, с их правом выбора?
Глаза Джайлса округлились от еще большего изумления.
– Неужели вы полагаете, что каждый, что большинство… – он жестом указал куда-то за пределы своего кабинета, – способно понимать эти вопросы? Более того, принимать решения о том, что разумно, хорошо, полезно и, наконец, что в принципе возможно? Конечно же, вы так не думаете, не так ли? Иначе выходит, что вы предлагаете анархию. Каждый сам по себе и сам за себя. И еще, не дай бог, готовы наделить этим правом даже женщин и детей?
До сих пор Томас обычно действовал интуитивно, поддаваясь внутреннему чувству. Ему не надо было пускать в ход логику и рационально взвешивать свои слова и поступки. Никто до сих пор этого от него не требовал.
– Есть большая разница между легальной властью и властью тайной, члены которой никому не известны, – решительно возразил он и увидел иронию в глазах Фарнсуорта. – Конечно, власти присущи коррупция, некомпетентность, насилие, но если мы знаем свою власть, то можем призвать ее к ответу. В конце концов, мы можем бороться с ее недостатками, если они становятся очевидными.
