– Восстание, – язвительно промолвил его начальник. – А если борьба будет подпольной, то и государственная измена? Вы это предпочитаете?
– Я не собираюсь свергать правительство. – Питт не мог позволить, чтобы из него сделали экстремиста. – Но я могу согласиться с его отставкой, если оно того заслуживает.
Джайлс вскинул брови.
– А кто будет это решать? Вы?
– Большинство народа той страны, в которой оно правит.
– Итак, вы считаете, что большинство всегда право? – Глаза помощника начальника полиции по-прежнему были широко распахнуты от не покидавшего его удивления. – Что оно является хорошо информированным, мудрым, благожелательным, дисциплинированным и, наконец, черт побери, даже образованным…
– Нет, я так не считаю, – прервал его Томас. – Но оно никогда таким не станет, если им будут тайно править те, кто никогда не спрашивает его мнения и никогда ничего ему не объясняет. Я считаю, что в большинстве своем люди всегда были честными, и они вправе, как вы или всякий другой, знать свое будущее и иметь возможность хоть как-то определять его.
– Сообразно существующему порядку, – добавил Фарнсуорт с ироничной улыбкой, откинувшись в кресле, – не ущемляя прав и привилегий других. Все верно. Цели у нас с вами одинаковые, Питт, да вот как достичь их?.. Ко всему прочему, вы еще безнадежно наивны. Вы идеалист, оторванный от реальной сути человеческих отношений в обществе, экономике и деловой жизни. Из вас получился бы неплохой оратор, вещающий с трибуны то, что толпа хочет услышать, но никудышный политик у себя в кабинете. – Сцепив пальцы, шеф глядел на суперинтенданта, почти смирившись с неудачей. – Возможно, вы правы, отказываясь войти в «Узкий круг». У вас нет нужной закалки, да и кругозор не тот. В душе вы так и останетесь сыном егеря.
Томас так и не решил, следует ли считать это оскорблением или же выражением крайнего разочарования. Он встал.
– Пожалуй, вы правы, – согласился он, удивившись, что не испытывает чувства обиды. – Лесничие и егеря сохраняют и оберегают богатства, дарованные нам. – Питт улыбнулся. – Разве вы не к этому призываете?
Вид у Фарнсуорта был испуганным. Он открыл было рот, чтобы возразить, но понял, сколь верным было замечание его оппонента, и промолчал.
– До свидания, сэр, – попрощался Томас, стоя уже в дверях.
Одну полезную для следствия задачу, связанную с Министерством иностранных дел, суперинтендант Питт решил взять на себя. Обычный опрос о привычках, слабостях и прочих отличительных чертах ближайшего окружения погибшего с таким же успехом мог провести и Телман со своими помощниками. Томас все равно не ожидал особых результатов от этой рутинной работы. Но смерть сэра Артура Десмонда не выходила у него из головы, а с нею его не покидала и печаль, и он все больше утверждался в мысли, что ради Мэтью, да и ради себя самого, он должен сделать все, что только возможно.
Еще и Шарлотта старалась мало касаться этой темы, хотя ее молчание было красноречивей всяких слов. Она щадила мужа, была особенно терпеливой с ним, и это свидетельствовало о том, что она понимает глубину его печали и чувство вины. Томас был благодарен ей за это. Ему было бы тяжело услышать от нее слова осуждения, потому что они были бы справедливыми. Будучи столь уязвимым, он менее всего был готов подвергнуться испытанию критикой. Однако ему не хватало прежней откровенности, которая всегда была между ними.
Он принял решение сам опросить сотрудников министерства, начав с генерала Энстратера, для чего ему пришлось пройтись по клубам, где тот обычно бывал. Наконец Питт нашел его в читальне третьего из них. Вернее, ему сказал об этом официант клуба. Сам Томас, не будучи членом, не был допущен в святая святых английской аристократии.
– Будьте добры, спросите у генерала Энстратера, не уделит ли он мне пару минут своего времени, – вежливо попросил суперинтендант, испытывая раздражение за необходимость унижаться. Здесь он не имел никаких прав требовать, ссылаясь на свой полицейский чин, и это злило его больше всего.
– Хорошо, сэр, я спрошу его, – невозмутимо согласился официант. – О ком ему доложить?
