- Да не выматывай душу, - не выдержал Морозов.- Скажи лучше, жив ли Алелюхин?
- А когда я прибыл на боевые позиции той части, где упал наш Алелюхин, там шла горячая стычка, - не меняя тона, продолжал Верховец. - Один боец и указал мне место, где прячется летчик. Подъехать туда не было никакой возможности местность простреливалась. Вася Погорелов замаскировал эмку и пошел задним ходом...
О том, что было дальше, Верховец досказать не успел. Дверь штабной землянки широко распахнулась, и на пороге появился сам Алексей Алелюхин.
Мы бросились к нему с криками "ура!". Верховец улыбался от удовольствия: ему удалось поводить нас за нос. Несмотря на ранение, Алексей решил пошутить: вышел из машины чуть раньше и спрятался за деревьями.
- А теперь послушайте, что было дальше, - продолжил он рассказ замполита. - Подполковник Верховец и Василий Погорелов вывезли меня буквально из-под огня. Солдаты дрались с гитлеровцами, чтобы отбить у них советского летчика, но познакомиться с ними мне так и не довелось.
В мае 1944 года в сводках боевых действий в Крыму снова зазвучали наполненные героическим величием слова "Севастополь", "Сапун-гора", "Малахов курган". Люди помнили подвиг защитников Севастополя в 1941-1942 годах, названия его увенчанных воинской славой холмов.
Теперь мы летали на побережье, где разгорелась решающая битва. Наша трасса проходила над зеленеющими долинами, над лежавшими в дымке горами, над освобожденными селами и городами, над голубыми водами моря. И мы хорошо видели, как пылали еще занятые неприятелем районы многострадальной крымской земли.
Сапун-гора, закрывавшая подход к городу, ощетинилась против наших войск стволами вражеских пушек и пулеметов.
Командование фронта решило в самый короткий срок покончить с фашистами в Крыму, одним ударом разгромить войска, стянутые к Севастополю со всего полуострова. И не удивительно, что наш полк, как и другие авиационные части, работал с огромным напряжением. Немецкие бомбардировщики эшелонами шли к Сапун-горе. Нам нужно было любой ценой срывать их планы, надежно прикрывать советские части, штурмовавшие склоны Сапун-горы.
В первый день решающего наступления моя эскадрилья сопровождала "ильюшиных". На подходе к цели нас встретили "фоккеры". Один из них напал на меня, но я своевременно заметил его и сманеврировал так, что он оказался под моим прицельным огнем. Благодаря этому не мой истребитель, а "фоккер", падая к земле, вычертил крутую черную дугу в небе Севастополя...
Бывая теперь в Севастополе, я каждый раз посещаю диораму "Штурм Сапун-горы". И каждый раз мое внимание неизменно привлекает изображенный художниками темный след, прочерченный пылающим вражеским самолетом на голубом небосклоне. Мне кажется, это горит именно тот, сбитый мною "фоккер", хотя я прекрасно знаю, что не один такой след долго висел в те дни в прозрачном весеннем воздухе...
Гитлеровская авиация, получавшая подкрепление морем, оказывала сильнейшее сопротивление. Надо было нанести ощутимый удар по херсонесской базе противника, сильно защищенной средствами ПВО.
Херсонесский аэродром располагался над самым морем. На его широком поле базировались десятки самолетов различных марок. Командование понимало, что штурмовики и бомбардировщики, выполняя эту задачу, неизбежно понесут потери. А истребители? Они более маневренны, у них побольше скорость. В общем, нанести удар по херсонесскому аэродрому было поручено истребителям. В соответствии с тщательно продуманным планом, одна небольшая группа самолетов должна была отвлечь на себя огонь зениток, а остальные машины несколькими эшелонами с разных направлений - стремительно атаковать аэродром.
Идти на огонь выпало моей эскадрилье.
Мы выработали свой план действий. Решили уйти километров за сорок в море, скрыться в дымке и там развернуться. Снизившись к самым волнам, мы рассчитывали незаметно достичь берега и внезапно выскочить на аэродром. Для того чтобы молниеносно пронестись над зенитными позициями, обстреляв их из пулеметов и пушек, по нашим прикидкам, требовалось не более двух минут.
