Он положил доску на песок, подхватил дочь и поцеловал в щеку. Потом усадил себе на спину и, придерживая за щиколотки, стал бегать по пляжу.
– Где же Эмма? – вопрошал он, делая вид, будто не знает, что она сидит у него на закорках. – Серьезно, Джон, ты ее не видел? Она всего минуту назад была здесь. Эмма! Эмма! – притворно звал он.
Эмма заливалась смехом.
– Я сзади тебя, пап, – выговорила она сквозь смех.
Майк стащил ее со спины через плечо, и она снова оказалась перед ним, лицом к лицу.
– Ах, вот ты где! Я целую минуту не мог тебя найти.
Эмма, хохоча, обхватила ладошками его щеки.
– Мы уже развели костер, и скоро придут София и Туту. Настало время для луау.
Она вывернулась из его рук, соскользнула на землю и помчалась обратно к кафе.
– Похоже, действительно настало время для луау, – сказал Майк и улыбнулся.
Он подобрал с песка доску, и мы оба пошли к кафе. По дороге я не мог не думать о том, как его решения, касающиеся Эммы, приводили к тем потрясающим мгновениям, которые я только что наблюдал.
Пару минут мы с Майком шли молча.
– Вдобавок к истории, которую ты мне только что рассказал, – начал я, – какие наилучшие решения ты принял как отец?
Майк помолчал, задумавшись над ответом.
– Ну. В тот день, когда она родилась, я принял решение никогда не кричать на Эмму.
– Правда? – удивился я. Крики родителей казались мне стандартной практикой воспитания.
– Это то, что чаще всего замечаешь, когда у тебя нет собственных детей, – пояснил он.
Я даже не обратил внимания на тот факт, что он снова прочел мои мысли.
– На свете много людей, которые предпочитают быть именно такими, – добавил он. – Окрики они приравнивают к строгости, которая кажется им необходимой.
– А ты принял иное решение?
– Да. Я был рядом, когда Эмма родилась. Я держал ее на руках, гладил ее крохотную головку, – на лице его заиграла улыбка. – Она была размером с кокос. Такая маленькая, такая хрупкая – и при этом такая, настоящая. Она сразу же открыла глазки и посмотрела на меня с этаким спокойным достоинством. Словно знала все тайны Вселенной. Вот в тот момент я и решил, что никогда не повышу на нее голос, никогда не накричу на нее.
– И что?
– Ей сейчас семь. Я на нее ни разу не накричал – и не собираюсь.
– А как ты справляешься с ее проступками?
Идея не кричать на детей казалась мне непривычной. Трудно было вообразить жизнь без окриков.
– Мы принимаем собственное поведение, основываясь на том, как мы себя определяем. Позиционируем, если тебе так понятнее. В тот день, когда она родилась, я определил себя как отца, который никогда не кричит. Так что, если бы я стал кричать, это было бы не в моем характере, не гармонировало бы с тем, кто я есть.
Я бросил на Майка непонимающий взгляд.
– Подумай об этом в другой плоскости. Если ты определяешь себя как искателя приключений, нормально или ненормально для тебя было бы никогда не уезжать из дома?
Я улыбнулся.
– Ненормально.
– Вот именно! Если бы кто-то пытался заставить тебя сидеть дома, это казалось бы неправильным. И эмоционально, и физически, и интеллектуально. Ты определил себя как искателя приключений, и это означает, что ты отправляешься на поиски приключений. Вечное сидение дома было бы неприемлемым для тебя. Ты отказался бы поступать таким образом.
– Кажется, до меня дошло, – проговорил я. – Поскольку ты определил себя как отца, который не кричит, в случае, если бы ты начал кричать, это ощущалось бы как неправильный поступок. Эмоционально, физически и интеллектуально.
– Точно, – улыбнулся он. – А Вселенная любит испытывать людей на предмет их убежденности в подобных вещах.
– В каком плане?
– Например, в такой день, когда ты изнурен десятком непредвиденных событий. И эти непредвиденные события на тебя давят. Уже поздно, и ты думаешь обо всем, что тебе еще нужно сделать сегодня вечером, и все это необходимо сделать, чтобы кое-как пережить завтрашний день. А твой ребенок в это время желает дурачиться, вместо того чтобы чистить зубы.
– И хочется заорать?
– Еще как! Ты ощущаешь стресс и напряжение. И какая-то часть тебя знает короткий выход: завопить во всю мочь и запугать всех окружающих, заставив их сделать то, что ты хочешь видеть сделанным.
