Мела побледнел так, что его серые глаза стали казаться почти черными на помертвевшем лице. Он отступил на шаг и прислонился к сосне. Прошло не меньше минуты, прежде чем он ответил:
— Это был твой лук.
— Ты хочешь сказать, — медленно проговорил Фратак, — что твой младший брат сломал мой лук?
Еле сдерживаясь, чтобы не закричать, Мела кивнул. Наконец он перевел дыхание и тяжело уронил:
— Так вот почему они до нас добрались.
Фратак удивил его. Бросив на землю бесполезные уже обломки, он подошел к Меле и уперся ладонью в ствол сосны над его головой.
— Мела, — сказал он, — они его не убили. Зумпфы никогда не хоронят наших убитых. Он жив, и они забрали его с собой.
Он подождал, пока краска вернется на белое лицо Мелы. Теперь старший брат перестал кусать губы, и слезы потекли по его щекам. Мела сердито обтер их рукавом.
— Почему ты так думаешь? — спросил он ровным голосом.
— Сейчас начало лета, им нужны работники. Они убьют его осенью, когда работы закончатся, чтобы зимой не кормить лишний рот.
Мела замолчал, обдумывая услышанное. Фратак снова принялся бродить вокруг, наклоняясь то над одним следом, то над другим. Наконец он поднял рукоять меча и покачал головой.
— Никогда не думал, что твой конопатый обладает такой чудовищной силой. Смотри, как чисто обломано. Я вообще удивляюсь, что им удалось захватить его.
Мела взял рукоять и стиснул ее в пальцах. Он-то знал, почему разлетелся на куски добрый лук и как Аэйту удалось сломать вражеский меч. Может быть, разрыв-трава спасет братишку от плена после того, как подвела его в бою? Если только среди зумпфов нет людей, достаточно искушенных в магии, чтобы догадаться, что означает черный крест на ладони мальчишки— пленника…
— Поставьте его на ноги, — произнес чей-то низкий звучный голос.
Крепкие руки схватили Аэйта за подмышки и подняли. В глазах у него было черно, и он едва понимал, где находится. Невыносимо горело плечо. Правая рука онемела. Кто-то схватил его за длинные волосы, откидывая его голову назад, и прошипел прямо в ухо:
— Смотреть в глаза!..
Аэйт, шатаясь, прислонился к тому, кто стоял у него за спиной. Он ничего не мог разглядеть сквозь густую пелену, которая плавала у него перед глазами.
Послышался взрыв хохота. Смеялись сильные, здоровые и очень дружные между собой люди, и Аэйту стало завидно. Все голоса были мужские.
Затем тот же бас проговорил (и Аэйт понял, что обладатель звучного голоса улыбается) — весело и совсем не зло:
— Ты же не хочешь сказать, Каноб, что этот мальчик и есть тот отчаянный рубака, который нагнал на тебя страху?
Каноб стоял где-то совсем рядом — Аэйт чувствовал его глухую темную злобу. Он угрюмо ответил:
— Не смейся, Гатал. Мальчишка настоящий дьявол.
Аэйт шевельнулся в руках зумпфа, который тут же еще сильнее потянул его за волосы.
— Ну, все-таки не совсем дьявол, а? — примирительно сказал Гатал, все еще улыбаясь. — Вот он стоит, и взгляд у него мутный, как у молочного щенка. Довольно, отпусти его, — добавил он. — С души воротит от этих грязных волосатых морастов. Алаг, посмотри, что у него с рукой.
Аэйта отпустили, и он сел на землю. Его сильно тошнило. Голова нестерпимо кружилось, и хотелось только одного: лечь, прижаться щекой к земле.
— Зря смеешься, вождь, — настойчиво повторил Каноб, и снова на Аэйта плеснуло волной ненависти. — В этом парне чудовищная сила. Он схватил меч Азала рукой, сжал — и железо рассыпалось в прах.
Гатал опять захохотал. Как ни странно, но от вождя не исходило никакой враждебности. Вождь находился на своей земле, его воины отвоевали соляное озеро — не было смысла ненавидеть этого паренька, скорчившегося у ног Каноба. Ему было даже немного жаль глупого мораста.
Но вот приблизился еще кто-то и осторожно уложил Аэйта на спину. Аэйт подчинился, закрыл глаза. Очень мягкая рука провела по его лицу. Она была слишком широкой, чтобы быть рукой женщины, но ее прикосновение было нежным, как пух, и в то же время страшно тяжелым. Аэйт тихо застонал и мотнул головой по траве. Присутствие этого нового врага наполняло его тоской.
— Что это с ним? — спросил вождь. — Ты еще не вырезаешь у него сердце, а он уже ноет.
