Он закрыл глаз.
День был тогда ясный, пронзительно синий. Скрипели колеса, стучали сапоги. Лица вставали перед ним отчетливо, как в кошмаре. Спокойный, рассудительный Тоддин по прозванию Деревянный. Бастард Хилле — у папаши только и хватило ума, что подарить парнишке роскошный плащ (из-за этого плаща Хилле окрестили «Батюшкой-Барином»). Светловолосый зеленоглазый Иоганн Норг — его убили во время ахенского мятежа в первую зиму Завоевания. Худенький драчливый граф Отто фон Хильзен — тогда ему не было и двадцати лет… Интересно, какой смертью он умер, где похоронен…
Одноглазый тряхнул головой, но тени прошлого не уходили. Носатый Меллин, верзила Колдитц, плотный туповатый Иннет, золотоволосая воительница Амда… И только самого себя он терял в этом потоке воспоминаний и все не мог назвать своего имени.
Усталые, голодные, оборванные, они стояли перед ним на площади. На первой площади завоеванного ими города. Как во сне, мелькали перед ним повязки на ранах и заплаты на куртках, дырявые сапоги, ввалившиеся глаза, грязные волосы. Хильзен поминутно зевал, вспомнил одноглазый. Он был ранен и очень устал. А Батюшка-Барин кашлял…
Потом пришло синее небо и полосатый парус над головой.
И оскаленная медвежья морда над волнами…
Корабль назывался «Медведь».
— Бьярни, — шепотом выговорил одноглазый. — Тогда меня звали Бьярни.
— Бьярни, — повторил Аэйт, словно желая привыкнуть к этому имени.
Одноглазый улыбнулся. Так улыбается молодой император, впервые услышав обращенное к себе «сир».
Аэйт тихонько вздохнул от усталости и спросил:
— Ты вспомнил, что ты сделал?.. из-за чего тебя?..
— Да, — сказал Бьярни. — Я завоевал Ахен.
И впервые за все эти годы рассмеялся от души.
— Вот и ладушки, — прозвучал хриплый голос ведьмы, о которой они успели забыть. Имд зашуршала парчой. — И мне, старухе, любопытно было послушать… — Она пристально посмотрела на Аэйта, и в ее глазках появился интерес. — Да, ты мальчик с большим будущим… А что он тебе сделал, этот Бьярни-то?
Аэйт повернулся к ведьме.
— Он убил моего друга, госпожа Имд.
— Какая неприятность! — Ведьма потрясла лохматыми седыми волосами. — Ах, какая неприятность! Как звали-то? Молодой был, небось?
— Вы его знали, госпожа Имд. Его звали Ингольв Вальхейм.
Ведьма замерла. Нос ее заострился, подбородок выпятился и задрожал. Брызгая слюной, она закричала:
— Ингольв! Мерзавец! Говорила я Торфинну: «Не бери под свою крышу человека. Демона, тролля — кого угодно, только не человека!» Ведь это он помог тебе бежать? — Пальцы, унизанные кольцами, схватили Аэйта за плечо. — Говори, крысенок! Говори!
— Да, — сказал Аэйт, слегка отворачиваясь от тяжелого дыхания старухи.
Имд оттолкнула его.
— Ах, мерзавец, — повторила она. — Жаль, что он мертв. Тебя, касатик, я тронуть не могу. Слишком много в тебе света, слишком уж горячий ты. Как бы меня Хозяин не спалил за тебя, видишь какое дело. Разорвала бы я тебя, касатик, на куски, своими бы руками разорвала за Кочующий Замок, да не могу. Опасаюсь. Вот огорчение… А вот Вальхейма бы я зубами сгрызла. Жаль, что умер… Рано погиб, рано. И умер-то, небось, легко, а?
Аэйт кивнул.
— Ну и пес с ним, — вздохнула ведьма. — Но тебе, касатик, из этого мира все равно пути нету. Здесь останешься. Туманно тут, сыровато, конечно, душновато, но уж извини. Иначе сплошные пожары. Моя-то дурища — видишь, как жрет? — Ведьма кивнула в сторону саламандры.
— Почему же нет пути? — возразил Аэйт. — Вы хозяйка этого мира, госпожа Имд, значит, знаете здесь все входы и выходы.
— Входы, голубь, есть. А выходов — нет. Река ушла в болото и исчезла в нем, а болото пересохло. Без реки, сам понимаешь, Аэйт, хоть ты и маленький, никаких выходов быть не может. Так что здесь будешь жить. Хозяин Подземного Огня тебя тут не согреет, и глаз Хорса не углядит в таком-то тумане. — Она зевнула. — Эхе-хе… Может, со мной когда в картишки перекинешься…
Аэйт, щурясь, смотрел на ведьму и молчал.
Он видел, что она не может отыскать границ его возможностей и потому откровенно врет. Из этого мира был выход. И Аэйт знал, что найдет его.
Близилась осень. Стычки между племенами на болотах к северу от Элизабет участились. Гатал оттеснил морастов от соляного озера и сжег святыню их воинского союза. После этого удача отвернулась от Фарзоя и его народа. О страшной гибели Гатала было уже известно, но его место неожиданно занял другой. И об этом другом никто ничего толком не знал.
