— Что же с дочкой, Ульяна Васильевна? — спросила Настасья. — Пошла она учиться?
— Пошла, — сказала Ульяна, — да не туда. Приехала я тогда из института, а моя Варюшка сидит перед зеркалом и маленькими щипцами волосья из бровей дергает. И лицо такое нахмуренное, важное, будто государственной работой занята. «На что ж ты, — говорю, — Варя, красу свою калечишь?» А она мне: «Вы, мама, моды не понимаете». — «Где, — говорю, — мне понять…» И так у меня сердце забеспокоилось, и беда не съела, а печаль одолела. Не захочет, думаю, моя Варюшка на агронома учиться. И вспомнилось мне, что как про учебу ни заговорю — она молчит себе, ни вперед не идет, ни назад не пятится. А тут решила я все же толку добиться. Рассказываю ей, где была, а она головы ко мне не повернет, и вижу в зеркале — глаза неприветные сделались, упрямые. «Зря вы, — говорит, — мама, туда ездили, я в деревню не вернусь, нарочно такую специальность выберу, чтобы в городе остаться». «Какую же, — спрашиваю, — специальность?» — «А все равно, — говорит, — какую».
— Молодые — упрямые, — сказала бабка Герасимовна, — их не переупрямишь.
— Куда! — согласилась Ульяна. — Я — на пень, а она — на корягу, я — кольцом, а она — концом. После школы в торговый техникум поступила. Я тогда собралась да и уехала и на письма ей не отвечаю.
— Это зря, — упрекнула Настасья. — Коли ей так лучше, пусть так и живет.
— Я виновата, — сказала Ульяна.
— Да чем же ты…
— А тем, что на легкую жизнь позарилась, продала душу за овсяный блин. Какова Аксинья, такова и ботвинья.
Летом Ульяна устроила на поле шалаш, и тот шалаш, накрытый прошлогодней соломой, стал бригадной конторой и Ульяниным родным домом. По вечерам, когда уходили бабы домой, Ульяна подолгу сидела на чурбачке возле шалаша, глядела, как садится солнце, и вспоминала свою жизнь.
А было что вспомнить. Долгую и переменчивую прожила Ульяна жизнь. Иногда казалось, что прожила она не одну, а две жизни или, может, три. И с годами все пережитое не забывалось, а как будто становилось ближе, ярче всплывало в памяти.
Не было еще ни войны, ни революции, когда шестнадцатилетняя Ульяна первый раз выходила замуж. В молодости она батрачила у богатого крестьянина, и младший сын его Василий влюбился в Ульяну. Отец не позволил ему жениться на Ульяне, пригрозил, что проклянет. Но настоящая любовь не боится ни запрета, ни проклятий. Василий увел Ульяну, и они стали батрачить вместе.
Через три дня после рождения первого сына Василия забрали на войну. Он воевал всю империалистическую, а потом ушел воевать на гражданскую. Братья Василия служили у белых, и он сражался против братьев в красной коннице.
Два раза возвращался к Ульяне раненый, и она выхаживала его целебными травами. Приезжал, когда выпадала передышка, и здоровым. В девятьсот двадцатом году Василий погиб в Сибири. Ульяна осталась одна с тремя сыновьями.
Красивая она была в молодости. Высокая, статная, лицом смугла, в карих глазах будто огонь играет, коса, если ее распустить, ниже колен падает. Заглядывались мужики на Ульяну, да не было среди них равного Василию, и ни одному не ответила она на любовь. Работала в колхозе да растила сыновей.
Но однажды явился в Крутояровку кузнец. Не похож был на Василия ни собой, ни повадками, и других мужиков, которые к Ульяне сватались, вроде ничем не лучше. А вот потянулось к нему натомившееся в одиночестве Ульянино сердце, и стала она, как молоденькая, не стыдясь взрослых сыновей, бегать к нему в березовый лесок на свидания, и сладки ей казались ласки кузнеца. Но замуж идти за него долго не соглашалась. «Сорок лет мне, сын жениться собирается, скоро бабкой буду. Ищи, Максим, себе другую, молоденькую, за тебя любая пойдет». «Не надо мне молоденькую, — отвечал Максим, — никого не хочу, кроме тебя». Не устояла Ульяна, не совладала со своим сердцем. Вышла замуж за Максима и дочку ему родила. Кабы не война — может, и теперь бы еще жили вместе.
Война отняла у нее Максима. Всех четверых в один день проводила: Максима и троих сыновей. А похоронные приходили чередой. Четыре конверта, четыре раны в сердце. Первая черная весть — о Максиме. Младший сын Алеша погиб под Минском. А две могилы — на германской земле.
