Я вытаращила глаза. Губы дрожали от ледяной воды.
– Ты это всякий раз говоришь! Кончай болтать и сделай что-нибудь впечатляющее, прежде чем я побегу ждать в машине, – сказала я дрожащим голосом. Приняв вызов, который он обожал, Джеймс ухмыльнулся, окунулся в воду и откинул мокрые волосы назад.
– Не двигайся, – сказал он, наставив на меня палец, и поплыл к мосткам. Я скрестила руки, прикрывая верх бикини, и любовалась. Джеймс греб сильно и мощно – он еще не вылез из воды, а я уже должным образом впечатлилась. Я громко свистнула.
Джеймс оглянулся, подмигнул и сделал обратное сальто, шумно приземлившись в воду. Я захлопала, прервавшись на секунду, чтобы полюбоваться новым кольцом, которое он как бы нечаянно надел мне на левую руку. Джеймс поплыл обратно; его рот иногда оказывался под водой.
– Так и ты можешь, – сказал он, подплыв поближе.
– Ну, не все же сразу.
– Надо закаляться.
Подойдя вплотную, Джеймс обнял меня холодными руками и приподнял из воды, чтобы поцеловать. Его губы казались слегка холоднее моих, и скоро мои пальцы глубоко впились в его спину, притянув вплотную, отчего нам стало жарко.
– Позже, – сказал он между поцелуями. – По-моему, ты просто пытаешься меня отвлечь.
Я засмеялась и поцеловала его. Джеймс поставил меня в воду, театрально вздохнул с деланым неодобрением и протянул руку.
– Держись, – серьезно сказал он. Я взялась за предложенную руку и пошла за ним на глубину. – Двигай ногами. О, изобрази ножницы, Слоун! Представь ножницы!
Я сделала, как он сказал, мы оба проявили терпение, и вскоре страх начал отступать. Страх воды. Страх утонуть. Страх смерти – и жизни. В этих минутах внутреннего спокойствия я нахожу силы продолжать – не в Джеймсе, родителях или друзьях.
Я обрела себя. После столького времени, после всего, что у меня отобрано и уничтожено, я нашла дорогу домой. В памяти больше не всплывают эпизоды прежней жизни – стресс от Программы или побега уже не сказывается таким образом. Я смирилась и с удовольствием слушаю рассказы Джеймса.
Релм, хотя я по-прежнему ему не доверяю, снова зажил в своем деревянном домике. Когда он виделся с Даллас в последний раз, то рассказал ей всю правду (которую я забыла, как и весь последний день на ферме). С тех пор мы Даллас не видели, хотя иногда она присылает мне открытки из Флориды. В последней была фраза: «Релму не говори».
Роджер в тюрьме, но не за нападение на меня или Даллас: обвинения выдвинула Табита, одна из хендлеров под прикрытием, сообщив, что, когда она впервые попала в стационар в качестве пациентки, Роджер насиловал и ее. Оказалось, его готовы засудить еще многие девочки. Роджер отсидит от пятнадцати до двадцати лет в Орегоне, и это ему еще не предъявили обвинений в связи с его участием в Программе.
Больше из хендлеров и медсестер пока никого не привлекли. Доктор Уоррен не объявилась, доктор Беккет нанял адвокатов. Медсестра Келл не стала заявлять на меня в полицию, хотя мне до сих пор стыдно перед ней. Я бы рада извиниться, но у меня не было возможности. Может, когда-нибудь и представится.
Ничего не слышно от Каса, хотя Релм с ним несколько раз общался. Они договорились оставить Даллас в покое и не лезть в ее жизнь. Впрочем, теперь я не верю ничему, что говорит Релм.
– Хорошо, – похваливал Джеймс, поддерживая меня и заходя на глубину. – А теперь я тебя отпущу, и ты отлично поплывешь сама.
Дыхание у меня сразу сбилось, и от испуга я разучилась махать ногами.
– Джеймс, – начала я, готовая схватиться за него.
Он наклонился и прошептал:
– Борись, Слоун.
Усилием воли я выровняла дыхание, коротко кивнула и начала бить по воде руками. Сперва получалось вразнобой – в лицо летели брызги, но затем Джеймс меня отпустил, и водяная гладь поплыла мимо. Джеймс не отставал. Мы поплыли к мосткам. Несколько раз я думала, что не доплыву и утону, как Брэйди, но не останавливалась.
Ухватившись за мостки, я захохотала. Мне понадобилось немало времени и потерь, чтобы я поняла: значение имеет лишь настоящее. Не воспоминания, а настоящее. Сейчас я в реке, где погиб мой брат. Я с Джеймсом – и плаваю.
