– А остальные? – спросила я в надежде услышать новости повеселее. – Кто были остальные трое?
Релм прикусил губу:
– Ну, Кевина ты знаешь…
– Хендлера?! – Кевин так и не объявился. Лейси считала, его забрали в Программу, и я склонна согласиться. Но если он принимал Панацею, его не смогут стереть. Слава богу, с ним все будет в порядке!
Карие глаза Релма стали очень печальными:
– И Роджера.
Из кухни словно исчез воздух. Я зажала рот ладонью. Релм знал Роджера? Того самого, кто покупал сексуальные услуги пациенток Программы запугиванием и садистскими угрозами? Это из-за него Даллас разучилась доверять людям. Релм его знал и ни разу не обмолвился, что они вместе лечились в Программе?
– Как ты мог это скрыть от меня? – жестко спросила я. Релм давно знаком с этим чудовищем? Его ложь тянула меня на дно, во мрак, из которого мне не выплыть.
– Извини, – сказал Релм, взяв меня за руку. Я не отодвинулась, потому что попросту тонула. – Мне очень жаль, Слоун. – Он помолчал, глядя на мою руку. – Мне нужно, чтобы ты мне пообещала кое-что. Когда мы заберем у Джеймса Панацею, ты ее примешь. Клянусь, с тобой все будет в порядке! Когда Программа тебя найдет, ты должна быть в безопасности.
– Что значит когда? – встав, я попятилась от стола. Роджер, Кевин, Релм знают друг друга. За этим знакомством что-то кроется. Воспоминание, рвущееся к осознанию… По губе что-то потекло, и я машинально вытерла под носом. Во рту возник металлический привкус. Посмотрев на пальцы, я увидела кровь.
Я в ужасе вытянула окровавленную руку. Релм сразу подошел и запрокинул мне голову, сжав переносицу. Меня слишком трясло, чтобы сопротивляться или сказать, что я хочу только Джеймса, а не его. Совсем недавно Джеймс точно так же помогал Лейси, зажимая ей переносицу и приговаривая, что все с ней будет хорошо.
С Лейси все обернулось худо. Значит, и меня ждет подобная судьба.
Я сидела на краешке ванны, а Релм промокал мне ноздри холодной мокрой салфеткой. Его гнев сразу утих, сменившись беспокойством. Он снова стал Релмом из Программы – ласковым, понимающим, верным. Очень хотелось думать, что он такой и есть, но мысли не давали мне покоя, доводя до дурноты.
– Со мной будет, как с Лейси? – промычала я в салфетку.
– Нет, – заверил Релм, – если больше не будет приступов. Это стресс. Не обычный повседневный, а эмоциональные «американские горки», на которых ты катаешься последнее время. От этого мутится в голове, хаотично возвращаются обрывки воспоминаний. Так и свихнуться можно, Слоун. Надо бережнее.
– Я в бегах, у меня нет возможности валяться на диване и жрать печенье, – сказала я. – И еще долго не будет. Пока все только запутывается. Зачем Даллас понадобилось тащить сюда Причарда? Она ему поверила, что ли?
– Даллас никому не верит, – засмеялся Релм. – Она хорошая актриса, когда захочет. Ей надо было выяснить, что Причард знает о Панацее. – Он опустил взгляд. – Я не сказал ей, что таблетка была у меня.
– Это я поняла, – съязвила я. Теперь Даллас нас обоих ненавидит.
– Она запустила в меня банкой колы, – сказал Релм, будто только что вспомнив. – Мне, конечно, поделом, но это немного жестко даже для нее. Уверен, сейчас ей еще паршивее: выяснилось, что Причард знает о Панацее меньше нее.
Я взяла испачканное полотенце у Релма и провела под носом, проверяя, остановилась ли кровь, и с облегчением увидела, что да.
– Зато мы узнали о плане Программы ввести обязательное лечение, – сказала я.
– Если только он не наплел это, чтобы получить Панацею.
Неужели такое можно выдумать?! Я застонала. Неужели никому нельзя доверять?
– Все мы лишь кучка лжецов!
Релм поднялся с колен.
– Все лгут, Слоун. Мы просто делаем это лучше многих, поэтому и живы до сих пор.
Как ни странно это прозвучало, в этом суть нашей жизни. Мы все виновны в сокрытии фактов – такова реальность. Мы прячем чувства, свое прошлое, скрываем истинные намерения, и нет способа определить, где настоящее.
Релм приподнял мое лицо. Мое дыхание стало сбивчивым, неровным. Он оглядел меня и улыбнулся:
– Все чисто. Пойду поговорю с Касом, что делать дальше. Слоун, ты же понимаешь, что мы не можем остаться?
