– Спасибо за совет, – ответил Джеймс и указал на пакет из фастфуда: – Это нам?
Даллас кивнула. Джеймс выдернул у нее пакет и вошел в дом, позвав меня из кухни.
Я преодолела оставшиеся ступеньки. Ужас сочился из пор кожи. На крыльце я помедлила.
– Что в досье? – прошептала я.
В лице Даллас смешивались интерес и лукавство.
– Сама узнаешь, – ответила она и придержала для меня дверь. Я уколола ее взглядом и прошла в дом.
– Татуировки, – сказал Джеймс, едва я переступила порог кухни. Он жевал чизбургер над открытой папкой. – Шрамы у меня от татуировок, представляешь? – Хлопнув по странице, он закатал рукав показать белые шрамики. На столе лежала фотография татуировки, и я ахнула при виде первого имени:
– Брэйди!
Джеймс удивленно вгляделся в снимок и отложил чизбургер.
– Я вытатуировал имя твоего брата у себя на руке, – тихо произнес он и поднял на меня взгляд. – Должно быть, он был мне очень дорог. – От этой мысли мне стало легче. Значит, Брэйди не был одинок, хотя Релм и утверждал иное. Хорошо, что они с Джеймсом были друзьями. Это многое говорит о Джеймсе и вселяет уверенность. Зря я боюсь нашего прошлого.
Джеймс подался вперед и ткнул пальцем в снимок:
– Черт побери, ты посмотри!
Я присела рядом и, прочитав, повернулась к нему:
– Миллер?
Имя Миллера было последним в списке Джеймса, но это была не татуировка, а порезы, неровные, едва зажившие, будто он… вырезал имя на коже. Я схватила его руку, внимательно разглядывая кожу на бицепсе, гладя шрамы большим пальцем.
Миллер. Миллер! Задрожавшие веки сомкнулись, что-то зазудело в черепе, будто воспоминание пробивалось через прочную корку, и вдруг она раскололась вдребезги.
– Подвинься, – сказал парень, подходя к моему лабораторному столу. – В этом я эксперт.
Я взглянула на него и отошла от бунзеновской горелки, которую никак не могла зажечь.
– Ей-богу, вот спасибо, – саркастически отозвалась я. – Не знала, что к нам присылают профессионалов.
Губы парня дрогнули в улыбке. Он включил горелку на полную мощность. Шипение едва слышалось сквозь гул голосов учащихся в кабинете химии.
– Меня, кстати, Миллер зовут, – представился он. – На случай, если будешь писать благодарственное письмо.
– Уже текст в уме составляю. А пламя точно должно быть таким длинным? – Я огляделась: учитель не отрывался от экрана компьютера. – Миллер, – сказала я, чувствуя, как странно называть его по имени, раз мы только что познакомились, – не спали мою домашнюю работу, пожалуйста!
Он повернулся ко мне, держа пьезозажигалку.
– Да ты что! – возмутился он. – Я могу включить одной левой…
Он щелкнул зажигалкой, и едва сверкнула искра, как раздался оглушительный свист, и бунзеновскую горелку охватило ярко-голубое пламя. Я взвизгнула. Миллер уронил зажигалку, выбросившую искры на лабораторный стол, отчего загорелась моя домашняя работа, которую я только что просила не поджечь.
Сидевшая впереди девочка оглянулась и в страхе указала пальцем на наш охваченный пламенем стол. Миллер проворно выключил горелку, затем невозмутимо взял у меня недопитую диетическую пепси и залил огонь, погасший с совершенно не торжественным шипением.
– Вот черт, – сказал он, глядя на промокшую, дымящуюся, сморщившуюся бумагу. – Малость не по плану пошло.
Я уперлась рукой в бок и пристально посмотрела на Миллера, но едва поймала взгляд темно-карих глаз, как мы расхохотались.
Миллер. Я открыла глаза, чувствуя, как по щекам бегут слезы. Что случилось с Миллером?
– Я его помню, – прошептала я. – У меня остались воспоминания. – Джеймс схватил меня повыше кисти и крепко стиснул, не понимая, что делает. Воспоминаний не должно было остаться. Неужели я схожу с ума? Я теперь стану, как Лейси? Сердце билось так неистово, что я боялась – не выдержит. – Кажется, Миллер был моим приятелем, я его помню.
Джеймс сгреб меня в охапку.
– Что с нами сделали… – прошептал он. Я снова и снова воскрешала в памяти эпизод с Миллером, будто крутила печальную песню на повторе, болезненную, безыскусную, но знакомую и любимую. – Посмотри на меня, – сказал Джеймс, вглядываясь в мое лицо. – Голова болит?
Я покачала головой. Он рассматривал меня еще секунду, убеждаясь, что это не спонтанный срыв. Я рассказала, что вспомнила, улыбаясь, будто это веселая история, а не забытый эпизод из прошлого. Выговорившись, я немного успокоилась.
