- Степной ветер и Бешеная река, синее небо, травы и птицы.
Дравид задумался, глядя на печальный нежный облик Серви. «Велик у тебя талант, Исмал», — подумал он. А вслух сказал только:
- Есть у меня знакомый резчик. Он родом из Шумера. Я вас сведу.
Однако не пришлось Исмалу поучиться у мастера: через три луны на Равнину хлынули из-за гор толпы беглецов. Они с ужасом поведали о страшных воинах, закованных в медь и бронзу, напавших на селения их предков. Их вожди, — а главный из них — полководец Набонид, брат урского царя, — жестоки и беспощадны.
— Воитель Набонид с огромным войском поднимается на перевалы! — кричали беглецы несколько позже в Совете города. — Что теперь делать? Куда бежать?..
Седобородый правитель Катсага отвечал им:
— Уходить нам некуда! На этой земле живем мы с начала времен. Здесь похоронены наши предки. И мы будем защищать город.
...Несмотря на героизм защитников, почти все они были перебиты Набонидом, чьи силы во много раз превосходили войско людей Равнины. И Катсаг пал.
Исмал и Дравид сражались, как все, с мужеством обреченных. Вокруг них сотнями падали воины под ногами, разъяренных от ран, боевых слонов Набонида. Дравиду слоны были не в диковину, он знал их с детства, знал, как остановить их. Они с Исмалом были еще живы, а два слона хрипели в агонии, Дравид ловко подрезал им сухожилия ног, ящерицей проскальзывая под брюхо. Так делали воины Дилмуна (Индии—АВТ).
Вдруг на обоих друзей налетели несколько медношлемых, вращая над головой короткие мечи. Исмал успел отклониться, и удар меча пришелся по голове вскользь... Очнулся он на рассвете. Ломило череп, мучила жажда, руки казались мертвыми. Постепенно осознал он, что лежит, скрученный ремнями. Кто-то ударил его ногой в пах. Исмал зарычал от боли и гнева.
— Вставай, пес, — грубо молвил кто-то, — и моли своих богов, что сохранил тебе жизнь.
...Переход через пустыни и горы Арьясната (Персии—АВТ.) был неимоверно тяжел. Пленников привязали к повозкам и гнали почти без отдыха. Лишь раз в день стража поила их водой, бросала объедки своей пищи. До верховий Тигра дошли менее половины взятых в плен. А могучий организм охотника вынес все! Ночами, на привале, он падал на землю и намертво засыпал. Все чаще и чаще во снах приходила перед ним Серви и его терзала острая печаль. Глаза девушки-призрака с укором смотрели на Исмала, будто живые. Все чаще он слышал ее слова: «Свобода дороже всего на свете... Я плачу о тебе, Исмал! Ты лишился ее!.. Вернись к Серви. К высоким травам и цветам, к си-мим волнам Окс-моря, где так хороши зеленые камыши и острова...». Он просыпался, скрежетал от ярости зубами. «Нет пути в степь!.. Нет Серви! Она живет только на камне, а пластинка осталась в тайнике дома Дравида. И добрый мой друг умер, наверное, в бою. Не мог он уцелеть в схватке с теми быками. А может, жив?.. О духи предков, укажите путь к свободе. Я хочу вернуться к Бешеной реке, увидеть Окс-море, родную степь».
В горах Тавра шумят серебряные водопады: хороши и сине-зеленые задумчивые сосны, рощи, кедра, дуба. Там свежесть и прохлада! Но к югу от предгорий, усыпанных травами и цветами, до самого Нижнего моря (Персидского залива—АВТ.) изнывает под раскаленным солнцем глинистая земля. Там путнику нечем прикрыть голову и он падает замертво. Лишь в редких селениях и городах Шумеро, где течет Евфрат, растут финиковые рощи, цветут заливные луга, зеленеют посевы.
Купец Сингх из Дилмуна ехал в горы Тавра не ради прихоти, а чтобы отобрать партию здоровых, сильных рабов, уроженцев северных стран, высоко ценившихся в Дилмуне. Сингх имел друзей среди могущественных жрецов Эриду, а те замолвили о нем слово царю Ура: каменоломня в Тавре была царской. И тот милостиво согласился продать живой товар. Содрав, разумеется, с купца немалую плату в виде пряностей, сандала, слоновой кости, золотого леска. Зато дал Сингху крытую повозку с быками и охрану. Спустя много дней купец достиг цели.
Тут влачил ярмо рабства Исмал, проданный вместе с другими удачливым Набонидом восемнадцать лун назад (чуть больше года с третью—АВТ.). Нечеловечески уставал охотник в первые месяцы каторжной работы! Слабые падали и умирали, самые крепкие выживали. Мускулы Исмала привыкли к напряжению, желудок — к скудной пище. Единственная отрада — вода горных ручьев и красота природы. Душа художника видела, что природа ждет своего воплощения в камне, и в краткие минуты отдыха Исмал это делал: легко и свободно оживали на мраморе фигуры под его резцом — единственное, что сохранил с собой Исмал, пряча резец в рубище. То крался барс, пригибаясь к земле, то грациозно неслись по степи джейраны. Но чаще всего в камне повторялся образ Серви, ее силуэт в позе девушки, тоскующей у реки. А надсмотрщик, кравшийся, чтобы огреть нерадивого палкой, однажды увидел это и застыл. В его свирепых глазах пробудилось что-то человеческое. Больше он не поднимал бича или палки на ваятеля.
