- Ты чего?.. Настенька, ты чего? Ты обиделась на меня?
Он поднял ее к себе на руки и погладил ее головку.
- Чего ты, дочка? Ты совсем забыла меня, ты маленькая была, когда я ушел на войну...
Настя положила голову на отцовское плечо и тоже заплакала.
- Ты что, Настенька моя?
- А мама плачет, и я буду.
Петрушка, стоявший в недоумении возле печной загнетки, был недоволен.
- Чего вы все?.. Настроеньем заболели, а в печке жар прогорает. Сызнова, что ль, топить будем, а кто ордер на дрова нам новый даст? По старому-то все получили и сожгли, чуть-чуть в сарае осталось - поленьев десять, и то одна осина... Давай, мать, тесто, пока дух горячий не остыл.
Петрушка вынул из печи большой чугун со щами и разгреб жар по поду, а Любовь Васильевна торопливо, словно стараясь поскорее угодить Петрушке, посадила в печь две формы пирогов, забыв смазать жидким яйцом второй пирог.
Странен и еще не совсем понятен был Иванову родной дом. Жена была прежняя - с милым, застенчивым, хотя уже сильно утомленным лицом, и дети были те самые, что родились от него, только выросшие за время войны, как оно и быть должно. Но что-то мешало Иванову чувствовать радость своего возвращения всем сердцем - вероятно, он слишком отвык от домашней жизни и не мог сразу понять даже самых близких, родных людей. Он смотрел на Петрушку, на своего выросшего первенца-сына, слушал, как он дает команду и наставления матери и маленькой сестре, наблюдал его серьезное, озабоченное лицо и со стыдом признавался себе, что его отцовское чувство к этому мальчугану, влечение к нему, как к сыну, недостаточно. Иванову было еще более стыдно своего равнодушия к Петрушке от сознания того, что Петрушка нуждался в любви и заботе сильнее других, потому что на него жалко сейчас смотреть. Иванов не знал в точности той жизни, которой жила без него его семья, и он не мог еще ясно понять, почему у Петрушки сложился такой характер.
За столом, сидя в кругу семьи, Иванов понял свой долг. Ему надо как можно скорее приниматься за дело, то есть поступать на работу, чтобы зарабатывать деньги и помочь жене правильно воспитывать детей, - тогда постепенно все пойдет к лучшему, и Петрушка будет бегать с ребятами, сидеть за книжкой, а не командовать с рогачом у печки.
Петрушка за столом съел меньше всех, но подобрал все крошки за собою и высыпал их себе в рот.
- Что ж ты, Петр, - обратился к нему отец, - крошки ешь, а свой кусок пирога не доел... Ешь! Мать тебе еще потом отрежет.
- Поесть все можно, - нахмурившись, произнес Петрушка, - а мне хватит.
- Он боится, что если он начнет есть помногу, то Настя тоже, глядя на него, будет много есть, - простосердечно сказала Любовь Васильевна, - а ему жалко.
- А вам ничего не жалко, - равнодушно сказал Петрушка. - А я хочу, чтоб вам больше досталось.
Отец и мать поглядели друг на друга и содрогнулись от слов сына.
- А ты что плохо кушаешь? - спросил отец у маленькой Насти. - Ты на Петра, что ль, глядишь?.. Ешь как следует, а то так и останешься маленькой...
- Я выросла большая, - сказала Настя.
Она съела маленький кусок пирога, а другой кусок, что был побольше, отодвинула от себя и накрыла его салфеткой.
- Ты зачем так делаешь? - спросила ее мать. - Хочешь, я тебе маслом пирог помажу?
- Не хочу, я сытая стала...
- Ну, ешь так... Зачем пирог отодвинула?
- А дядя Семен придет. Это я оставила. Пирог не ваш, я сама его не ела. Я его под подушку положу, а то остынет...
Настя сошла со стула и отнесла кусок пирога, обернутый салфеткой, на кровать и положила его там под подушку.
Мать вспомнила, что она тоже накрывала готовый пирог подушками, когда пекла его Первого мая, чтобы пирог не остыл к приходу Семена Евсеевича.
- А кто этот дядя Семен? - спросил Иванов жену.
Любовь Васильевна не знала, что сказать, и сказала:
- Не знаю, кто такой... Ходит к детям один, его жену и его детей немцы убили, он к нашим детям привык и ходит играть с ними.
- Как играть? - удивился Иванов. - Во что же они играют здесь у тебя? Сколько ему лет?
Петрушка проворно посмотрел на мать и на отца; мать в ответ отцу ничего не сказала, только глядела на Настю грустными глазами, а отец по-недоброму улыбнулся, встал со стула и закурил папироску.
