Настя положила варежку и вынула из ящика комода тетрадь и вставочку с пером, а Петрушка, оставшись доволен, что все исполняется по порядку, надел материн ватник и пошел во двор колоть дрова на завтрашний день; наколотые дрова Петрушка обыкновенно приносил на ночь домой и складывал их за печь, чтобы они там подсохли и горели затем более жарко и хозяйственно.
Вечером Любовь Васильевна рано собрала ужинать. Она хотела, чтобы дети пораньше уснули и чтобы можно было наедине посидеть с мужем и поговорить с ним. Но дети после ужина долго не засыпали; Настя, лежащая на деревянном диване, долго смотрела из-под одеяла на отца, а Петрушка, легший на русскую печь, где он всегда спал и зимой и летом, ворочался там, кряхтел, шептал что-то и не скоро еще угомонился. Но наступило позднее время ночи, и Настя закрыла уставшие глаза, а Петрушка захрапел на печке.
Петрушка спал чутко и настороженно: он всегда боялся, что ночью может что-нибудь случиться и он не услышит - пожар, залезут воры-разбойники или мать забудет затворить дверь на крючок, а дверь ночью отойдет, и все тепло выйдет наружу. Нынче Петрушка проснулся от тревожных голосов родителей, говоривших в комнате рядом с кухней. Сколько было времени - полночь или уже под утро - он не знал, а отец с матерью не спали.
- Алеша, ты не шуми, дети проснутся, - тихо говорила мать. - Не надо его ругать, он добрый человек, он детей твоих любил...
- Не нужно нам его любви, - сказал отец. - Я сам люблю своих детей... Ишь ты, чужих детей он полюбил! Я тебе аттестат присылал, и ты сама работала, - зачем тебе он понадобился, этот Семен Евсеич? Кровь, что ль, у тебя горит еще... Эх ты, Люба, Люба! А я там думал о тебе другое. Значит, ты в дураках меня оставила...
Отец замолчал, а потом зажег спичку, чтобы раскурить трубку.
- Что ты, Алеша, что ты говоришь! - громко воскликнула мать. - Детей ведь я выходила, они у меня почти не болели и на тело полные...
- Ну и что же!.. - говорил отец. - У других по четверо детей оставалось, а жили неплохо, и ребята выросли не хуже наших. А у тебя вон Петрушка что за человек вырос - рассуждает, как дед, а читать небось забыл.
Петрушка вздохнул на печи и захрапел для видимости, чтобы слушать дальше. "Ладно, - подумал он, - пускай я дед, тебе хорошо было на готовых харчах".
- Зато он все самое трудное и важное в жизни узнал! - сказала мать. А от грамоты он тоже не отстанет.
- Кто он такой, этот твой Семен? Хватит тебе зубы мне заговаривать, серчал отец.
- Он добрый человек.
- Ты его любишь, что ль?
- Алеша, я мать двоих детей...
- Ну дальше! Отвечай прямо!
- Я тебя люблю, Алеша. Я мать, а женщиной была давно, с тобой только, уже забыла когда.
Отец молчал и курил трубку в темноте.
- Я по тебе скучала, Алеша... Правда, дети при мне были, но они тебе не замена, и я все ждала тебя, долгие страшные годы, мне просыпаться утром не хотелось.
- А кто он по должности, где работает?
- Он служит по снабжению материальной части на нашем заводе.
- Понятно. Жулик.
- Он не жулик. Я не знаю... А семья его вся погибла в Могилеве, трое детей было, дочь уже невеста была.
- Неважно, он взамен другую, готовую семью получил - и бабу еще не старую, собой миловидную, так что ему опять живется тепло.
Мать ничего не ответила. Наступила тишина, но вскоре Петрушка расслышал, что мать плакала.
- Он детям о тебе рассказывал, Алеша, - заговорила мать, и Петрушка расслышал, что в глазах ее были большие остановившиеся слезы. - Он детям говорил, как ты воюешь там за нас и страдаешь... Они спрашивали у него: а почему? - а он отвечал им, потому что ты добрый...
Отец засмеялся и выбил жар из трубки.
- Вот он какой у вас - этот Семен-Евсей. И не видел меня никогда, а одобряет. Вот личность-то!
- Он тебя не видел. Он выдумывал нарочно, чтоб дети не отвыкли от тебя и любили отца.
- Но зачем, зачем ему это? Чтоб тебя поскорее добиться?.. Ты скажи, что ему надо было?
- Может быть, в нем сердце хорошее, Алеша, поэтому он такой. А почему же?
- Глупая ты, Люба. Прости ты меня, пожалуйста. Ничего без расчета не бывает.
