— Неплохо, Конрад, — отметил отец. Он был одет в чистый рабочий
комбинезон. На левом нагрудном кармане золотой нитью было вышито его имя:
«Ричард». Надпись на правом гласила: «Топливо Мортона». – Я впечатлен.
— Спасибо, па.
— Острый язык заработал тебе возможность помочь маме с посудой.
— Но сегодня очередь Энди!
— Была очередь Энди, — уточнил отец, поливая сиропом последний
блин. – Хватай полотенце, острослов. И постарайся ничего не разбить.
— Балуете вы его, — сказал Кон, но полотенце взял.
Конни не так уж и ошибался насчет моего представления о вечном.
Пять дней спустя подарок Энди — игрушечный медицинский набор – пылился под
кроватью. Некоторых частей в нем все равно не хватало, потому что Энди купил
его за четвертак на распродаже. Туда же отправился и пазл от Терри. Сам Кон
подарил стереоскоп, который продержался чуть дольше остальных, но все равно
вскоре навсегда оказался в шкафу.
От родителей я получил одежду, потому что мой день рождения выпал
на конец августа, а в том году я должен был пойти в первый класс. Новые брюки и
рубашки показались мне столь же интересными, как таблица для настройки
телевизора, но я постарался произнести слова благодарности как можно более
восторженно. Сейчас я понимаю, что они наверняка раскусили меня – притворная
радость дается шестилетним не слишком-то хорошо… хотя, должен отметить,
учимся мы этому быстро. В любом случае, одежду постирали, высушили на бельевой
веревке и сложили в шкаф. Не стоит, наверное, упоминать, что в следующий раз я
увидел ее только в сентябре, когда пришла пора идти в школу. Помню, что свитер
оказался на удивление крутым – коричневым в желтую полоску. Когда я носил его,
то воображал себя супергероем по прозвищу Человек-оса: берегитесь моего жала,
злодеи!
Но насчет сундучка с армией Кон ошибся. Я играл с солдатиками почти каждый день,
обычно — на полоске голой земли между нашим палисадником и Методист-роуд, которая
в те годы и сама была земляной. Тогда все дороги в Харлоу были грунтовками,
кроме шоссе № 9 и двухрядки, ведущей к Козьей горе, где находился курорт для
богатых. Я помню, как мама иной раз даже плакала из-за того, сколько пыли летит
в дом в засушливые летние дни.
Часто по вечерам я играл в солдатиков с лучшими друзьями, Билли
Пакеттом и Элом Ноулзом. Но в тот день, когда в моей жизни впервые появился
Чарльз Джейкобс, я был один. Не помню, почему не пришли Билли и Эл, зато помню,
как радовался, что в кои-то веки могу поиграть без них. Во-первых, можно было
не делить армию на три части. Во-вторых, и это было важнее, не пришлось спорить
с ними из-за того, кому побеждать в сражении. Честно говоря, я считал, что
вообще не обязан проигрывать: солдатики-то мои, и сундучок тоже.
Как-то жарким днем в конце лета, вскоре после моего дня рождения,
я поделился этой мыслью с мамой. Она взяла меня за плечи и посмотрела в глаза.
Верный признак, что мне предстоял очередной Жизненный Урок.
— Половина бед в мире проистекает из этого вот «мое-мое», Джейми,
— сказала она. — Когда ты играешь с друзьями, солдатики принадлежат вам всем.
— Даже если мы понарошку враги?
— Даже тогда. Когда Билли и Эл уходят домой ужинать, а ты
складываешь солдатиков в коробку…
— Это сундучок!
— Хорошо, в сундучок. Когда ты их убираешь, они снова твои. Люди
умеют обижать друг друга самыми разными способами, — ты это еще узнаешь, когда
подрастешь. Но я считаю, что корень всех зол — обыкновенный эгоизм. Обещай, что
не будешь эгоистом, малыш.
Я пообещал. Но мне все равно не нравилось, когда побеждали Билли и
Эл.
Тем октябрьским днем 1962-го, когда судьба мира висела на волоске из-за тропического
клочка земли под названием Куба, я воевал за обе стороны, а значит, победа в
любом случае оставалась за мной. С утра по Методист-роуд проехался грейдер («и
не надоело ему камни двигать», обычно ворчал папа), оставив после себя кучки
рыхлой земли. Сначала я сделал холмик, который затем превратился в холм, а
потом — в холмище, почти мне по колено. Сперва я хотел назвать его Козьей
горой, но это показалось мне банальным (ведь до настоящей Козьей горы всего
лишь дюжина миль) и скучным. Пораскинув мозгами, я назвал его Череп-горой и
даже попытался выкопать в ней глаза-пещеры, но сухая земля тут же их засыпа́ла.
