– Нет, у знакомых. Я могу оставить ее там до завтрашнего утра.
– Отлично. – Он слегка нагнулся, осторожно и нежно тронул ее за щеку, провел пальцами по подбородку, шее. Снова до нее долетел знакомый терпкий запах его туалетной воды.
Руки и ноги постепенно стали наливаться свинцовой тяжестью. Она распространялась от конечностей по всему телу, сковывая его, точно парализуя. Веки слипались, комната тонула в дрожащем мареве.
«Таблетки, – вяло подумала Лера. – Неужели так быстро?»
Максимов встал, подхватил ее на руки и куда-то понес. Она не чувствовала ничего, кроме желания спать – закрыть глаза, вытянуться, расслабить ставшие чугунными руки и ноги.
Это был один из ее снов, тот, в котором шеф совсем рядом, трогал ее, гладил, целовал, его горячее дыхание обжигало ее тело, делая его безвольным, послушным в сильных, уверенных руках.
Только на этот раз Лера не пыталась проснуться, чтобы прервать кошмар, а, наоборот, покорно погружалась в него все больше и больше, стараясь совсем отключиться от реальности, впасть в забвение, в полное беспамятство.
Постепенно она перестала видеть свет. Страстный шепот Максимова, его порывистые движения, настойчивые прикосновения – все слилось в одну жаркую, темную волну, накрывшую Леру с головой, утопив остатки ее сознания.
Она проснулась внезапно, точно от толчка. Попробовала шевельнуться, но тело не слушалось. Даже пальцы не подчинялись, отказываясь сгибаться и разгибаться. В голове мерно и ровно гудело.
Лера с огромным трудом разлепила веки. Светло. Интересно, сколько времени? Очевидно, давно уже утро. Значит, она проспала! Машке давно пора в сад, а ей на работу.
Она попыталась вскочить, но не тут-то было: тело точно одеревенело, шум в голове усилился, во рту возник противный металлический привкус.
Где-то на самом дне сознания забрезжило далекое воспоминание, такое слабое, что едва не ускользнуло от Леры, не кануло обратно во тьму.
Она сделала над собой усилие, воспоминание приобрело конкретную форму, стало четче. Она не дома, а в квартире Максимова, в его постели, значит, он рядом. Машки нет, она переночевала у Светланы, а ей, Лере, отныне больше не надо торопиться на работу – теперь никто не станет выговаривать ни за опоздания, ни за что-то другое.
Лера осторожно повернула голову и увидела пустую смятую подушку. «Вышел на минутку, – равнодушно решила она. – Будить не стал. Значит, можно еще поспать».
Спать хотелось неимоверно. Таблетки вправду оказались отменными, сильнодействующими, полностью блокирующими тягостные, болезненные воспоминания, но, очевидно, они обладали повышенным снотворным эффектом.
Лера натянула одеяло на голову, зевнула и закрыла было глаза, но погрузиться в сон ей помешал отдаленный шум за стеной. В соседней комнате то ли спорили, то ли громко разговаривали двое. Один из них был Максимов – Лера слышала характерные интонации его речи, но слов разобрать не могла: толстые кирпичные стены плохо пропускали звук.
Другой голос бубнил на одной басовой ноте нечто вовсе нечленораздельное. Возможно, за стеной спорили давно, и именно этот монотонный шум прервал Лерин сон. Она вяло попыталась вслушаться в содержание беседы, но от напряжения тут же заболела голова.
«Ну их! – сердито решила Лера. – Спать не дают». Она повернулась на бок, уютно свернулась калачиком, намереваясь игнорировать навязчивое бормотание за стеной. И в это время чей-то третий голос, резкий и высокий, произнес громко и отчетливо: «Как же так? Вы же говорили, что все будет в полном порядке!»
Слова показались Лере знакомыми. Где она могла слышать эту фразу, так прочно засевшую у нее в памяти, да еще совсем недавно?
«Все будет в полном порядке».
Ах, ну да! Так Максимов говорил опекунам деда Скворцова тем вечером, во время ее дежурства, защищая Леру от нападок толстяка в пуховике. Она еще сильно обиделась тогда за это его заступничество, показавшееся ей унизительным.
А голос – высокий, чуть захлебывающийся фальцет, который только что повторил слова завотделением, – не принадлежит ли он чернявому с дипломатом в потных руках?
Лера могла поклясться, что так оно и есть, ошибиться она не могла: слух у нее был отменный, к тому же еще в отделении она удивилась странному, визгливому тембру, которым говорил мужик.
