– Ясно. – Лера поднялась со стула.
Слова Максимова словно не проникали в ее сознание, оставаясь просто набором звуков, лишенным всякого смысла. Комиссия? Что ей комиссия, если в эти самые мгновения Андрея, может быть, уже нет в живых? Как она ответит за свой проступок перед самой собой? Как оправдается за то, что убила ставшего самым близким и родным человека?
На негнущихся ногах она вышла в коридор. Анна стояла у кабинета, вид у нее был хмурый и озабоченный.
– Знаю, – она покачала головой, – все знаю. Из реанимации звонили, интересовались, что за укол ему сделали накануне. Ну, Настя им и выдала. Я аж обалдела, когда услышала. Думаю, Лерка точно такого назначить не могла, описалась с усталости. Эх и угораздило же тебя! Лучше вообще не заполнять карты, если спать хочется, по себе знаю.
– Что сказали в реанимации? Как он?
– Пока что плохо, – вздохнула Анна. – Тебе лучше пойти домой, а то ты на привидение похожа: белая, прозрачная и качаешься. Топай, а мне звони на мобильный – я тебя буду держать в курсе.
– Ладно, – апатично согласилась Лера. Так же медленно она зашла в ординаторскую, сняла форму, надела пальто. Машинально глянула в зеркало, чтобы натянуть берет, и ужаснулась своему виду: отрешенное, точно вылепленное из воска лицо, пустые, неживые глаза, до крови искусанные губы.
Уже возле выхода из отделения ее окликнула Настя. Губы у нее дрожали, в глазах стояли слезы.
– Лерочка, – прерывающимся голосом начала она. – Ты меня, ради бога, прости! Я…
– Перестань, Настя. – Лера дотронулась до плеча девушки. – Ты ни в чем не виновата. Только я.
– Да нет же! – отчаянным шепотом возразила Настя. – Я… мне… – Она не договорила. На лице ее отразился ужас, и, безнадежно махнув рукой, она побежала по коридору.
Лера не помнила, как доехала до Светланы, забрала Машку, привезла ее домой. Она пребывала в ступоре и, очнувшись, обнаружила дочь крепко спящей, а себя – накручивающей телефонный диск. Был уже поздний вечер, но как прошел день, Лера абсолютно не помнила. Не помнила она и того, что много раз в течение дня звонила Анне на мобильный – узнала об этом со слов самой подруги и была немало удивлена.
Никогда раньше с ней не случалось таких длительных и сильных провалов в памяти. Сознание, отказываясь принять страшную реальность, словно выключилось на какое-то время, как перегруженная приборами электрическая сеть.
Придя в себя, Лера набирала номер Анны каждые сорок минут в течение всей ночи, и всякий раз та отвечала ей, что перемен нет ни в лучшую, ни в худшую сторону. В четыре утра, ровно через сутки после того, как с Андреем произошло несчастье, Лера, сидя у аппарата, начала видеть с открытыми глазами какой-то сон.
Разбудил ее резкий и тревожный телефонный звонок. Она схватила трубку, чувствуя, как внутри ее все сжимается, болезненно, тоскливо, страшно.
– Лучше, – тихим, усталым голосом проговорила в трубку Анна. – Приступ купировали. Тяжелый, но стабильный. Больше не звони, я посплю хотя бы час.
В ухо Лере коротко и гнусаво запищал отбой. Она с трудом разжала одеревеневшие пальцы, вернула трубку на рычаг и на цыпочках зашла в комнату.
Машка разметалась во сне, что-то жалобно бормотала, лицо ее было пунцовым. Лера дотронулась до нее – как кипяток. Сунула градусник – ртутный столбик за минуту дополз до самой высокой отметки.
«Грипп, – со спокойной обреченностью подумала Лера. – Беда никогда не приходит одна».
Настя рассеянно повертела в руках билет, повернула нужной стороной со штрихкодом и сунула в пасть автомата. Загорелся бледно-зеленый свет. Она отодвинула вертушку и прошла на платформу. Электричку еще не подали, и Настя в ожидании пристроилась под табло с расписанием пригородных поездов. Было ветрено и промозгло, ноги в тонких, демисезонных сапожках сразу стали замерзать. Настя поежилась, подняла ворот куртки и надвинула капюшон почти на самые глаза.
Что она делает? Никому не сказала, что уезжает. Страшно даже представить, как встретит ее Максимов после возвращения.
Лучше этого и не представлять, подумать о чем-нибудь другом. Например, о Гошке: скоро, всего через пять часов она увидит его. Или, если не удастся увидеться, передаст письмо, предусмотрительно написанное накануне. Огромное, на целых четыре листа…
