Лена кивнула. Народ постепенно исчез, в ординаторской остались лишь Лера и Анна.
– Прямо не знаю, что и думать. – Анна сочувственно поглядела на подругу. – Ты уж так-то не переживай. Паниковать еще рано. В прошлый раз откачали – и в этот справятся. У нас реаниматоры отличные, недаром со всего района по «Скорой» именно к нам везут. – Она хотела что-то добавить, но в это время по коридору простучали каблучки и в дверь просунулась кудрявая головка санитарки Надюши:
– Валерия Павловна! Вас Анатолий Васильевич зовет. Срочно!
Максимов сидел за столом, вид у него был угрюмый и мрачный. Перед ним лежали раскрытая карта и смятая пачка сигарет.
– Присядьте, – указал он на стул около стола и, едва дождавшись, когда она сядет, проговорил: – Хочу услышать вашу версию – отчего у Шаповалова случился приступ?
– Я… я не знаю, – сказала Лера. Она чувствовала себя преступницей, но ничего не могла сделать. Не говорить же Максимову о том, что произошло между ней и Андреем сегодня ночью!
– Чем вы его лечили, глюкокортикоидами?
– Да.
– У него что, были проблемы с сердцем?
– Нет. – Лера удивленно глянула на Максимова и повторила решительней: – Нет, с сердцем у него было все в порядке. И кардиограммы хорошие, и пульс…
– Зачем тогда вы назначили ему антиаритмический препарат? – неожиданно резко перебил он.
– Антиаритмический? Я? – растерянно переспросила Лера, ничего не понимая. С чего Максимов это взял? Она и не думала лечить Андрея от аритмии, благо сердце у того работало исправно и не нуждалось в стимуляции.
– Ну не я же! – Максимов метнул на нее быстрый взгляд и пододвинул лежащую перед ним карту. – Это что, по-вашему?
– Где? – Она уставилась на строчки, написанные ее собственным ровным, аккуратным почерком. Палец Максимова уперся в латинские буквы в самом конце страницы.
– Вот.
Лере показалось, что у нее галлюцинации: в карте черным по белому было написано, что больному, помимо обычного лечения, надлежит сделать внутривенно укол обзидана. Обзидан, бета-блокатор, был категорически противопоказан астматическим больным, и Лера это прекрасно знала. У астматиков он вызывал внезапное резкое ухудшение, удушье, вплоть до остановки сердца. Прописать Андрею этот препарат было все равно что убить его. И тем не менее Лера четко и ясно видела перед собой запись, сделанную собственной рукой.
Она почувствовала, как по спине пополз холодный, липкий пот, и живо, в мельчайших подробностях вспомнила прошедшую ночь. Как она заполняла карты, борясь с усталостью и дремотой, как мечтала скорее закончить нудное занятие, чтобы отдохнуть, а потом пойти к Андрею. Как напрягала глаза, стараясь не ошибиться, а строчки сливались, прыгали, не желая оставаться прямыми и разборчивыми.
Она по ошибке вписала не то лекарство! Вот в чем причина случившегося с Андреем – в уколе, сделанном по неверному указанию врача!
Максимов выразительно молчал, дожидаясь ее реакции.
Она подняла на шефа полные ужаса глаза.
– Видели? – немного мягче спросил тот.
Лера кивнула.
– Как это могло случиться? Вы ведь прекрасно понимали, что, назначая такое лекарство, ставили жизнь больного под прямую угрозу. Это описка?
– Не знаю, – едва слышно проговорила Лера. – Наверное.
– А Матюшина сделала укол по вашему назначению. Глупо было бы ожидать от нее, что она усомнится в его правильности, – Настасья явно не отличалась прилежанием во время учебы. Результат тот, что мы сейчас имеем.
Лера сидела оглушенная и ослепленная свалившимся на нее ударом. Она не знала, как перенесет его, – слишком диким, невероятным, ужасным казалось то, что случилось. Она играла с огнем, пошла на нарушение трудовой дисциплины, не задумываясь, к чему может привести такое легкомысленное поведение, – и ее халатность закончилась катастрофой.
Много раз Лера была свидетельницей того, как нарушали правила работы другие врачи – Светлана, Анна и даже сам Максимов: не придавали значения мелочам, полагались на авось, небрежно вели документацию. Однако же с их больными ничего не происходило, все было в порядке. Почему же ей так не повезло?
– Идите, Кузьмина, – устало проговорил Максимов, захлопывая историю болезни. – Должен поставить в известность, что вам грозит служебное расследование. Будете отвечать перед специально созданной комиссией, но не сейчас, а позже, когда выяснится, к чему привело ваше творчество. А пока идите домой, ваше дежурство окончилось. Завтра решим, где и как вы будете работать это время – к непосредственному контакту с больными допускать вас я не имею права. Ясно?
