Ленин пытался убедить слушателей в том, что без заключения немедленного мира большевистское правительство падет под нажимом крестьянской армии. Но если угроза большевикам исходила от крестьянской армии, то тогда ее нужно было поскорее распустить, а не оставлять под ружьем, как пытался сделать Ленин и до и после подписания мира. Если армия была никуда не годной, ее нужно было немедленно демобилизовать, как предлагал сделать Троцкий. Если Ленин боялся свержения большевиков русской армией в январе 1918, когда армия была так слаба, что не могла, по словам того же Ленина, хоть как-то сопротивляться Германии, как мог отважиться Ленин брать власть в октябре 1917, когда армия Временного правительства была намного сильнее нынешней, а большевистское правительство даже еще не было сформировано. Известное высказывание Ленина о том, что в случае отказа большевиков подписать мир немцы подпишут его с другим правительством, вряд ли было откровенным. Ленин должен был понимать, что никакое другое правительство не пойдет на подписание с Германией сепаратного аннексионистского мира, как не пойдет и на разрыв дипломатического, военного и экономического союза с Антантой. Хотя бы уже по этим причинам у Германии не могло быть лучшего, чем Ленин, союзника.
В первый период Брестских переговоров поддержку Ленину в Брестском вопросе оказывал Троцкий. Однако Троцкий был за мир до тех пор, пока речь шла о мире "без аннексий и контрибуций". И стал против него, когда выяснилось, что придется подписывать аннексионистское соглашение. Троцкому с первого до последнего дня переговоров было очевидно, что советская власть не в состоянии вести революционную войну. В этом у него с Лениным не было разногласий. Одновременно Троцкий считал, что немцы не смогут "наступать на революцию, которая заявит о прекращении войны"(5). И здесь он с Лениным расходился. Ленин делал ставку на соглашение с Германией и готов был капитулировать перед немцами при одном условии: если немцы не будут требовать отставки ленинского правительства.
В начале 1918 года казалось, что рассчеты Троцкого правильны. Под влиянием затягивающихся переговоров о мире и из-за ухудшения продовольственной ситуации в Германии и Австро-Венгрии резко возросло забастовочное движение, переросшее в Австро-Венгрии во всеобщую стачку. По русской модели в ряде районов были образованы Советы. 9 (22) января, после того, как правительство дало обещание подписать мир с Россией и улучшить продовольственную ситуацию, стачечники возобновили работу.
Через неделю, 15 (28) января, забастовки парализовали берлинскую оборонную промышленность, быстро охватили другие отрасли производства и распространилась по всей стране. Центром стачечного движения был Берлин, где, согласно официальным сообщениям, бастовало около полумиллиона рабочих. Как и в Австро-Венгрии, в Германии были образованы Советы, требовавшие в первую очередь заключения мира и установления республики. В контексте этих событий Троцкий и ставил вопрос о том, "не нужно ли попытаться поставить немецкий рабочий класс и немецкую армию перед испытанием: с одной стороны — рабочая революция, объявляющая войну прекращенной; с другой стороны — гогенцоллернское правительство, приказывающее на эту революцию наступать"(6).
Ленин считал, что план Троцкого "заманчив", но рискован, так как немцы могут перейти в наступление. Рисковать же, по мнению Ленина, было нельзя, поскольку не было "ничего важнее" русской революции. Здесь Ленин снова расходился и с Троцким, и с левыми коммунистами, и левыми эсерами, союзниками большевиков, которые считали, что только победа революции в Германии гарантирует удержание власти Советами в отсталой сельскохозяйственной России. Ленин же верил в успех только тех дел, во главе которых стоял сам, и поэтому революция в России была для него куда важнее революции в Германии. Риск в позиции Троцкого был не в том, что немцы начнут наступать, а в том, что при формальном подписании мира с Германией Ленин оставался у власти, в то время как без формального соглашения с немцами Ленин мог эту власть потерять.
