Только Ленин упрямо настаивал на сепартном соглашении с немцами на условиях, продиктованных Германией. На заседании ЦК 11 (24) января он выступил с тезисами о заключении мира и — потерпел поражение. Бухарин, подвергнув речь Ленина острой критике, заявил, что "самая правильная" позиция — это позиция Троцкого. Формула Троцкого "войну прекращаем, мира не заключаем, армию демобилизуем" была принята 9 голосами против 7. Вместе с тем 12 голосами против одного было принято внесенное Лениным (для спасения своего лица) предложение "всячески затягивать подписание мира": Ленин предлагал проголосовать за очевидную для всех истину, чтобы формально именно его, Ленина, резолюция получила большинство голосов. Вопрос о подписании мира в тот день Ленин не осмелился поставить на голосование. С другой стороны, 11 голосами против двух при одном воздержавшемся была отклонена резолюция левых коммунистов, призывавшая к революционной войне. Собравшееся на следующий день объединенное заседание центральных комитетов РСДРП(б) и партии левых социалистов-революционеров также высказалось в своем большинстве за формулу Троцкого.
Большинство шло за Троцким. Второй раз с октября 1917 года судьба Ленина находилась в руках этого счастливчика, которому все очень легко давалось и который поэтому так никогда и не научился ценить власть. Троцкий был слишком увлеченным революционером и столь же негодным тактиком. Ничего этого не видя, не подозревая, что распоряжается еще и личною властью Ленина, без труда отстояв в партии проведение своей политической линии — "ни война, ни мир", в конце января по новому стилю он выехал в Брест — чтобы разорвать мирные переговоры.
Благодаря усилиям советской историографии, перепечатывавшей десятилетиями из книги в книгу одну и ту же ложь, общепринято мнение, что, возвратившись в Брест для возобновления переговоров с Германией Троцкий имел директиву ЦК и СНК подписать мир. Эта легенда основывается на заявлении Ленина, сделанном на Седьмом партийном съезде, состоявшемся 6–8 марта 1918 г.: "Было условлено, что мы держимся до ультиматума немцев, после ультиматума мы сдаем"(9).
Похоже, однако, что Ленин оклеветал Троцкого в глазах съезда, пытаясь свалить на него вину за срыв мира и начавшееся германское наступление. За это говорит как отсутствие документов, подтверждающих слова Ленина, так и наличие материалов, их опровергающих. В воспоминаниях Троцкого о Ленине, опубликованных в 1924 году сначала в "Правде", а затем отдельной книгой, Троцкий разъясняет смысл и содержание соглашения:
"Ленин: — Допустим, что принят Ваш план. Мы отказались подписать мир, а немцы после этого переходят в наступление. Что вы тогда делаете?
Троцкий: — Подписываем мир под штыками. Тогда картина ясна рабочему классу всего мира.
— А вы не поддержите тогда лозунг революционной войны?
— Ни в коем случае.
— При такой постановке опыт может показаться не столь уж опасным. Мы рискуем потерять Эстонию и Латвию […]. Очень будет жаль пожертвовать социалистической Эстонией, — шутил Ленин, — но уж придется, пожалуй, для доброго мира пойти на этот компромисс.
— А в случае немедленного подписания мира разве исключена возможность немецкой военной интервенции в Эстонии и Латвии?
— Положим, что так, но там только возможность, а здесь почти наверняка"(10).
Таким образом, Троцкий и Ленин действительно договорились о том, что мир будет подписан, но не после предъявления ультиматума, а после начала наступления германских войск.
Более откровенно Троцкий коснулся этого вопроса в ноябре 1924 года в статье "Наши разногласия", оставшейся в те годы неопубликованной. Касательно брестских переговоров он писал:
"Не могу, однако, здесь не отметить совершенно безобразных извращений брест-литовской истории […]. […] Выходит так: уехав в Брест-Литовск с партийной инструкцией в случае ультиматума — подписать договор, я самостоятельно нарушил эту инструкцию и отказался дать свою подпись. Эта ложь переходит уже всякие пределы. Я уехал в Брест-Литовск с единственной инструкцией: затягивать переговоры как можно дольше, а в случае ультиматума выторговать отсрочку и приехать в Москву для участия в решении ЦК. Один лишь тов. Зиновьев предлагал дать мне инструкцию о немедленном подписании договора. Но это было отвергнуто всеми остальными, в том числе и голосом Ленина. Все соглашались, разумеется, что дальнейшая затяжка переговоров будет ухудшать условия договора, но считали, что этот минус перевешивается агитационным плюсом. Как я поступил в Брест-Литовске? Когда дело дошло до ультиматума, я сторговался насчет перерыва, вернулся в Москву и вопрос решался в ЦК. Не я самолично, а большинство ЦК по моему предложению решило мира не подписывать. Таково же было решение большинства всероссийского партийного совещания. В Брест-Литовск я уехал в последний раз с совершенно определенным решением партии: договора не подписывать. Все это можно без труда проверить по протоколам ЦК"(11).
