Мы идем еще дальше, по велосипедной дорожке, и я говорю Ольге, что она не может вот так запросто заявляться сюда и что ей самой должно быть это понятно.
Она молчит. Искоса смотрит на меня, убирая челку со лба. Она что, опять покрасила волосы? Мне кажется, что она перебарщивает, и если она пользовалась дешевой краской дерьмового качества, какую продают в России, то того и гляди от нее начнет пахнуть аммиаком или керосином.
Чего тебе надо? Зачем ты пришла? – продолжаю спрашивать я, потому что она так и не произнесла ни слова.
Я слышу доносящийся из нашего сада хохот.
Я очень боюсь, что кто-нибудь из гостей заметит нас.
Она спрашивает, почему я не ответил на ее мейл, и я говорю, что, как она сама в состоянии заметить, если, конечно, разует пошире глаза, мне сейчас совершенно не до нее.
Ольга спрашивает, как мне ее идея. Она пришла спросить меня о том, что я думаю на этот счет. Ей необходимо услышать мое мнение, прежде чем что-то предпринимать.
Я не знаю, о чем она говорит и что имеет в виду под этим «предпринимать», поскольку я не прочел ее долбаное письмо, но мне кажется, что лучше в этом не сознаваться, поэтому я говорю, что сначала хотел бы услышать ее собственные соображения.
Она начинает что-то тараторить, говорит массу всего, и из этого словесного потока, звучащего, честно говоря, как китайская тарабарщина, мне удается понять, что Торстен предложил ей выйти за него замуж и уехать вместе в Лондон искать работу.
Вообще-то должен тебе сказать… начинаю я, на секунду почувствовав, что сбит с толку, но лишь на секунду, потому что в следующее мгновение я понимаю, что вот он, шанс одним махом избавиться от всех проблем, в которые меня ввергла эта история, и я говорю, что это будет очень верным решением. И помолвка, и Англия.
Прежде чем она успевает что-то ответить, я коротко обнимаю ее и заверяю в том, что в сложившейся ситуации я, конечно, никак не могу руководствоваться собственными интересами и эгоистическими побуждениями, так что отбросим их, дадим дорогу молодым.
Я еще раз заключаю Ольгу в объятия и отмечаю про себя, что ее волосы вовсе не пахнут аммиаком. Они пахнут ванилью – нежный и приятный запах.
Она садится на велосипед, который у нее был, видимо, припаркован возле магазина «Нетто», только там в Швеции продается столь любимый мною печеночный паштет фирмы «Стрюнс». Но прежде чем она успевает уехать, а запах ванили – выветриться из моих ноздрей, я на секунду берусь рукой за багажник ее велосипеда и говорю, что если она вдруг – никогда нельзя знать заранее – однажды решит вернуться к написанию своей работы, то я всегда готов ее посмотреть. Она может быть в этом уверена.
Счастливого пути, говорю я под конец, и она уезжает.
Я поспешно возвращаюсь в сад
и беру в руки одну из упаковок с вином. В ней еще не меньше половины, но это красное вино, а сейчас было бы неплохо выпить розового. Да, я хочу розового, поэтому не спеша обхожу столы в его поисках и, найдя искомое, наполняю бокал до краев, потому что когда же еще слегка побаловать себя, если не в такой вечер, как сегодняшний? В тот самый миг, когда я уже уверовал, что моя жизнь летит под откос, мне сообщают, что все мои проблемы скоро сядут в самолет и улетят в Англию. Грех за такое не выпить.
Я включаю музыку и делаю звук погромче: пора начинать вечеринку по-настоящему. Потом хватаю Камиллу и пытаюсь вытащить ее на наш импровизированный танцпол, но она сопротивляется.
Кому-то надо быть первым, говорю я и делаю несколько энергичных па под композицию Ты так хороша собой. Все просто чудесно.
Ладно, пускай противная зануда Камилла не хочет веселиться, но мне, в общем-то, на это насрать, потому что я в любом случае должен станцевать с именинницей. Она моя жена, и это тоже стоит отпраздновать.
Только вот еще бы найти ее. Где Анника? А, вон она, на кухне.
Анника с серьезным видом говорит по телефону. Это она зря, потому что я весь уже наливаюсь соками, как айвовые деревья летом, правда, их у нас больше нет, тесть их спилил, ну да и хрен с ними, главное, мы есть друг у друга.
Какая она красивая, хоть и все еще в этой ужасной шляпе.
