за лучшей подругой Анники Камиллой, теткой с короткими ногами. Она директор гимназии в Эслёве, и бо́льшую часть своей взрослой жизни она производила на свет детей. Их у нее уже пять, но весьма вероятно, что она на этом не остановится. Это при том, что муж у нее задохлик-инженер, трудится в химической отрасли.
Она спрашивает, как у меня дела в университете, над чем я сейчас, собственно говоря, работаю.
Я говорю, что дела идут неплохо, ибо пока другие заняты птичками и деревцами в литературных текстах, я считаю, что, наверное, гораздо увлекательнее и сложнее изучать супермаркеты, крытые парковки и железнодорожные станции, перроны которых улеплены жеваной жвачкой, и хотя я прекрасно вижу, что ты не понимаешь, о чем я, могу тебя заверить, Камилла, что таких прискорбных мест в Швеции предостаточно, возьмем хотя бы в качестве примера площадь Сергеля и те гигантские бетонные коробки, которые наше общество всеобщего благоденствия воздвигло в Стокгольме.
Но Швеции есть чем похвастать, для меня это не секрет, продолжаю я, осушив третий бокал.
Кстати, ты в курсе, чем таким может похвастать Швеция, чего нет у Дании? – спрашиваю я ее и сам же отвечаю на свой вопрос, прежде чем она успевает что-то сказать: добрыми соседями.
Во взгляде Камиллы читается напряжение. Остальные гости, сидящие за столом справа и слева от нас и скорее всего слышавшие мою безобидную шутку, тоже не смеются.
Да, чувство юмора никогда не было коньком шведов, это я со временем понял, но давайте же хоть немного попытаемся оживить это болото.
Камилла слегка напоминает Малин с моей работы, когда напускает на себя такой вид, как сейчас. Подарок, который она вручила, кстати, тоже был не ахти: японская фарфоровая мисочка четырехугольной формы. И это на сорокалетний юбилей!
Я краем глаза присматриваю за Анникой,
поскольку это все ж таки ее праздник. Она сидит за дальним столом, в глубине сада, в компании своих коллег. На ней платье в цветочек и белый, почти прозрачный кардиган. Она сидит на моем подарке, и мне кажется, кресло ее порадовало, хотя по ней было практически незаметно, что это так.
После долгих размышлений я решил отказаться от идеи купить что-то из датской дизайнерской мебели. Я пришел к выводу, что совсем не обязательно сводить все к чистому материализму, и в итоге приобрел кресло, сплетенное из старых полиэтиленовых пакетов. Его сделала группа студентов-дизайнеров из Мальмё, так что я своей покупкой еще и поддержал подрастающее поколение. Само кресло я в свою очередь вплел в свою речь.
Ну да хрен с ним, с подарком. На Аннике какая-то старая шляпа, кто-то ей, видимо, дал поносить. Мне кажется, она ей не идет. Совершенно не идет, если уж на то пошло. Лучше бы ей снять эту шляпу.
Поколебавшись, я решаю, что надо ей об этом сказать, встаю из-за стола, чтобы пойти и сделать это, но, приближаясь к столу, за которым сидит Анника, через дырку в нашей живой изгороди замечаю силуэт на детской площадке за нашим участком, и от увиденного меня насквозь пробирает дрожь. Там стоит Ольга, или, точнее говоря, сидит: я вижу в опустившихся сумерках, что она уселась на качели, пиная ногами землю, как это делают дети, например, Лерке и Вибе, демонстрируя, насколько сильно они обижены. На ногах у нее белые резиновые сапожки.
Придется этим заняться.
Так дальше продолжаться не может. Мне просто придется попросить ее убраться, потому что никто не давал ей права вот так заявляться сюда и портить праздник, нельзя это поощрять, поэтому я прохожу мимо Анники с ее чудовищной шляпой, направляюсь к изгороди и пролезаю в дыру. К счастью, никто не обращает на меня внимания. Что мне теперь с ней делать, черт бы ее побрал?
Иди сюда, за мной! – говорю я Ольге, и она слушается, слезает с качелей и идет за мной на другую сторону площадки, огибая поставленный для детей домик, там и правда есть скамейка, память меня не подвела, мы могли бы присесть на нее, если бы не соседский кот, который стоит там на негнущихся лапах, выгнув колесом спину.
Он каких-то гигантских размеров. Соседи его перекармливают. Лучше бы сами съедали часть его порции, потому что они все как один тощие.
