Перевязка закончена. Мы выходим покурить. Точнее, это хочет сделать Алимхан, а я – просто постоять, наслаждаясь тишиной и поглядывая на звездочки, проклевывающиеся на небе.
«Газель», на которой мы сюда приехали, стоит в темноте с выключенным мотором. Мне даже кажется, что никого рядом нет, но это ерунда, есть. Как минимум двое.
– А ведь это вы виноваты, – проговорил Алимхан, затягиваясь и смотря на небо.
На его пальцах темнела подсохшая кровь, заметная даже сейчас, ночью.
– В чем?
– В том, что тут такая задница.
– Уверен?
– Уверен. Вы давали деньги и продолжаете это делать. Посмотри, что происходит. Чиновники воруют, ваххабиты вымогают свою долю, простой народ – все через одного инвалиды. У нас врачи на «крузерах» ездят с этими левыми инвалидностями. Не было бы этих денег, дела обстояли бы лучше.
– Отвечаешь?
– Отвечаю.
– Посмотри хотя бы на Афганистан. Есть там деньги или нет – какая разница? Да никакой – война. Знаешь, на что я надеюсь?
– Я, в общем-то, понимаю, что произошло в девяностых. Мы оплошали. Облажались. Глупо требовать уважения к тем, кто обделался по самое не могу. Но теперь мы стали намного сильнее и умнее. В Сирии мы показали, на что способны. Теперь у каждого кавказского пацана есть выбор, на какой стороне находиться.
– Думаешь, все решится силой?
– Я не собираюсь ничего решать силой. Просто думаю, что стать шахидом на пути Аллаха, посидеть под бомбами и ракетами, а потом отправиться в рай – теперь не самое лучшее, что может предложить эта жизнь, Алимхан. Наверное, афганцу или пакистанцу, который хорошей жизни никогда не видел, это все в кайф, но нашим людям – вряд ли. У нас же тут, в России, жизнь очень даже интересная. Жутко хочется узнать, чем все это закончится. Да, Алимхан?
– Не уверен.
– Да перестань. Хочется. Ладно, пошли к нашему пациенту.
Вместе со спецами, материализовавшимися из темноты, мы перегружаем пострадавшего в «Газель».
Потом я говорю парням так, чтобы Алимхан это слышал:
– Оформляем официально, пока за ношение оружия.
Каждый должен верить, что вред, причиняемый им, меньше предотвращенного. Алимхан не исключение.
10 июня 2018 года. Махачкала, Россия
Опять игра, опять кино,
Снова выход на бис.
Плетет судьбу веретено
За чертою кулис.
«Алиса»
Домой я возвращаюсь уже под утро. Где живу, говорить не буду, ни к чему это. Скажу лишь, что в новостройке, по качеству вполне такой средненькой.
В Махачкале сейчас строительный бум. Наконец-то до региона добрались деньги, и в недвижимость здесь стали вкладываться не только сумасшедшие персонажи. О том, что все налаживается, что разбогатевшие дагестанцы больше не уезжают и не пристраивают комнаты к балконам пятиэтажек, говорят хотя бы рекламные объявления строительных компаний. Например, на улице Генерала Омарова воздвигнут дом на двенадцать этажей. Эксклюзивный дизайн, бутики внизу и зимний сад на крыше, площади от девяноста квадратов. Это уже шик.
Закрываю дверь. Она стальная, в ней четырехточечный израильский замок. Прохожу в квартиру, сбрасывая все лишнее на ходу. Все, вот и диван.
Спать. Не могу больше.
Новый день встречает меня отвратительным телефонным террором. Этот агрегат надрывается в кармане штанов и не дает мне отдохнуть. Я с трудом выковыриваю из кармана чехол, а из него – телефон.
Бабка за дедку, дедка за репку.
– Алло.
– Простите. Андрей Павлович просит вас срочно приехать.
Господи!
– На сей-то раз что приключилось?
– Новый заказ. Надо срочно обсудить.
– От кого?
– «Роснефть».
Я с трудом просыпаюсь. Последнее слово означает не заказчика, а место, где надо встретиться. Но вызов действительно срочный.
– Через час буду.
– Хорошо.
Меры экстренной реанимации – энергетик. Банка с лошадиной дозой кофеина и таурина. Я выпиваю все это, смотрю на состав и некстати вспоминаю, что бензоат натрия – один из самых опасных консервантов. Он, говорят, и рак вызывает, и вообще черт знает что. Но эта проблема – самая меньшая из всех, какие у меня сейчас имеются.
Махачкала представляет собой потенциальный туристический центр, при правильной раскрутке способный выстрелить почище Дубая. Но пока в этом направлении не приложено самых минимальных усилий. Город напоминает роскошную петербургскую квартиру, в которой после 1917 года появилось много новых жильцов и хозяев.
