- На! Подвинти-ка нервы, барбос!..
Ефим взял стакан, поднял его и уже приложил к губам.
- Стой! - закричал вдруг штабс-капитан Карнаоппулло, одиноко сидящий в углу халупы.- Стой! За чье, дурак, здоровье?..
- За ваше, господа офицеры.
- То-то!..
* * *
- И знаете из-за чего весь разговор завязался? - криво улыбаясь, спросил меня ротный, когда, уже за дверью, Ефим облегченно вздохнул.Май-Маевский сдал командование генералу Врангелю. Ну вот... А этот... холуй этот, понимаете: "Кому ни сдавай,- говорит,- все равно - кончено!.."
Поручик Ауэ замолчал. Его шрамы на лбу скрестились.
- Впрочем, бросим ненужные разговоры! - Он поднял бутылку на свет:Барбос, всё вызудил!..- И, сразу же переменив тон, обратился ко мне снова:
- Только что скончался от ран подпоручик Петин. Да. Не выжил... В полдня скрутило... Потому пока что вы примете пулеметный взвод. У начальника команды под рукой никого нет, а черт его знает, где Туркул сейчас офицерскую носит... Итак, кому вы предлагаете сдать ваш, второй...
- Может быть, Нартову?.. Офицеров на отделениях у нас сейчас нет...
Штабс-капитан Карнаоппулло, чистивший, развалившись на лавке, ногти, поднял голову:
- Не лучше ли Свечникову?..
- Хорошо, сдайте Нартову,- не обращая на него внимания, сказал ротный, проводя пальцами между волосами.- Черт возьми, но черт не берет!..
- Ах, поручик, бросьте ипохондрию! - Штабс-капитан Карнаоппулло вдруг захохотал и, приподнявшись, ощетинил вперед всегда покорные усы: - А как вы его шашкой-то!.. А?.. Ефима!..
Я вышел из халупы.
БАРОМЛЯ
Когда мы входили в Баромлю, тяжелые и мокрые сумерки уже ползли по улице. С крыш капало.
"Опять оттепель!.. Что за чертовская зима!.." Облокотясь на пулемет, установленный на широкие удобные сани, я плавно покачивался. За мной шли сани со вторым пулеметом, за ними - третьи, с пулеметными лентами и запасными принадлежностями. Пулеметчики - всего пять нумеров,- свесив с саней ноги, уныло тянули какую-то бесконечную солдатскую песню.
- Здесь в Баромле, говорят, весь полк соберется.- Песня оборвалась.
- Говорят, всему полку и сани наконец подыщут.
- Без саней не выскользнешь...
- Ясно!
- А куда скользить-то?
- Тебе, Акимов, в Костромскую бы только! Эх, старик, старик!.. На Дон двинем.
- На До-о-н?..
* * *
Уже стемнело...
В нашей халупе горел огарок свечи.
- Шлея порвалась, господин поручик.
- Зашей!..
Акимов обернулся и через плечо посмотрел на меня.
- Лошадь не в портках, господин поручик, ходит. Здесь специально шить нужно... А ну, хозяюшка,- он встал и подошел к хозяйке,- дратвы, да просмоленной, может, нету?
Хозяйка, немолодая женщина, с четырехугольным, как ящик, лицом, кормила ребенка.
- Нету у меня.
- Нету? Это в хозяйстве-то? А может, шлея найдется? Лишняя какая...
- Ишь ловкие! Сами хозяйства крестьянские поразорили, а теперь еще спрашивать! - Она поднесла ребенка к другой груди и стала причмокивать губами.
С лавки приподнялся ефрейтор Лехин.
- Не задаром, хозяйка. Не задаром ведь, милая! Вот подожди-ка!..- Он вышел на двор, достал из-под брезента саней пятифунтовый мешок соли и вновь вернулся.
- Есть шлея?..
- Как же!..
- Не новая, конечно?..
Хозяйка хлопнула ребенка ладонью.
- А ну, милой! Ребенок отрыгнул.
- Это за пять-то фунтов новую? Больно уж ловкие какие! Надежная, говорю, шлея...- Она передала ребенка протянувшему руки Лехину.- Который в сарай-то со мной сходит?
- В сарай не велено. Арестованный там.
- Арестованный?.. Кто? - удивился я. Акимов не знал.
- Но кто посадил? И зачем у нас? Разве дворов мало?
- А уж это господина капитана спросите... Карнаоппулло.
С хозяйкой пошел я.
* * *
Под воротами сарая стоял часовой, рядовой моего бывшего взвода Зотов, веселый и всегда находчивый малый. На дворе было сыро. Чтоб не стоять в воде, Зотов натаскал под ноги замерзлые пласты прошлогоднего навоза.
- Молодец, Зотов! Так не утонешь.
Замка на дверях не было. Я взялся за мокрые доски.
Арестованный сидел в углу на опрокинутой вверх дном кадушке. Лица его я разобрать не мог. В сарае было совсем темно. Когда я подошел ближе, арестованный даже не поднял головы. На нем была черная куртка, кажется кожаная,- она блестела под узкой полоской света, пробивающегося в щель дверей.
