На бескрайнем хрустящем снежном поле к нам подойти незамеченным было невозможно. Потому мое дежурство на фронте, на немецкой передовой в паре с немецким солдатом прошло спокойно, в разговорах и незаметно быстро. Хотя называл интересные вещи, мои мысли были заняты иными проблемами. Ведь еще несколько месяцев назад я очень стремился достичь линии фронта, где сейчас я стою. Мне во что бы это ни стало нужно было перейти ее, чтобы соединиться со своими, с Красной Армией. Для этого пришлось пройти сотни километров по немецким вражеским тылам, пробираться по глухим проселочным дорогам. Я, как заяц, прятался от волков полицаев. И вот, пройдя через медные трубы и чертовы зубы, я в конце этого пути. В момент, когда я дошел до этого фронта, на мне самом выросла волчья шерсть, а во рту чертовы зубы. Из зайца я превратился в волка, специализировавшегося на охоте за зайцами. Волей судьбы, сейчас я сам стою на передовой линии русско-немецкого фронта и не пропускаю через нее ни русских, ни немцев. А ведь мои советские, к которым я так стремился, совсем близко. Нас разделяет всего узкая полоска заснеженного поля.
Фатальная мысль все время не давала покоя и правильного решения. Что будет, если я сейчас стрельну немца и убегу к своим? Сделать это так просто! Немец увлечен своим рассказом и совсем не обращает внимания на то, слушаю я его или нет. Допустим, я стрельну своего напарника, немца. А потом что? Перед русской передовой меня свои же и пристрелят ночью. Попробуй, узнай в темноте, кто ты и зачем оказался перед самой передовой. Что будет потом, я тоже представляю. Трибунал, пуля или Сибирь. Все решения мои тупиковые. Любой шаг грозит смертью. Что делать? У кого спросить совета или помощи? Все умно молчат, может быть у бога спросить. Может быть, он управляет судьбами и потому может знать. Но и он молчит. Кроме всего, бога-то тоже нет. Нет, умирать я пока подожду. Поможет ли она, моя смерть, кому-нибудь и в чем-нибудь? Нет, не поможет, смерть одного обиженного, заблудшего человека не исправит всеобщего помешательства на смертоубийстве. Не пойду, сам останусь жив, и немца не нужно будет убивать. Вон как он старательно рассказывает про своих детей. Пусть живет и находит свое утешение в воспоминаниях о доме. У него тоже много обид и нет счастья.
В конце смены пришел разводящий со сменой караула. Он еще издали громким голосом прервал рассказ немца о его доме и детях. Пароль был 'Пильзень', и он его выкрикивал нам с расстояния метров в двадцать пять или больше. Мой напарник прокричал ответ и смена подошла к нам рядом. Немецкая смена часовых меня удивила. У них разводящий выкрикивает пароль первым, а часовой называет ответ вторым. У нас же первым окликает часовой 'Стой! Кто идет?' Разводящий называет ответ и только после этого смена может подойти к часовому. Каждому кажется, что их манера смены караула лучшая. Пусть будет так, но про себя я подумал, что немцы народ по-детски наивный и из них хорошие вояки не могут быть. По нашим понятиям, в них много женского.
Оцениваю их качества односторонне, сравнивая с нашими русскими казаками, людьми деревенскими, природными крестьянами. У которых понятия человеческих ценностей иные, чем у немцев, жителей больших европейских городов.
Был у немцев свой военврач. Немец как немец. Воевал на восточном фронте, лечил
своих больных солдат. Казалось бы и все, что можно сказать о фронтовом военвраче. Но про себя этот немецкий военврач был не так уж прост. Своих солдат, конечно, лечил по всем правилам, так, как этого требовала его служба. Несмотря на то, что он воевал против русских, он никогда не отказывал в лечении больных людей из мирного населения. Мирные жители из уцелевших соседних деревушек рассказывали, что не было случая, чтобы доктор когда-то отказал в посещении больному русскому крестьянину, человеку. Плату за услуги он не просил. Иногда у некоторых брал предлагаемые яйца. Это было правильно. Крестьяне, уплатив за визит, чувствовали себя не нищими попрошайками, которым сделали услуги, лишь бы отвязались. У них было чувство нормальных человеческих взаимоотношений. За нужное, хорошее дело положена плата. Крестьяне оставались доктором довольны. Да и сам доктор был доволен вдвойне. Делая визиты к больным русским крестьянам, он удовлетворял свой тайный помысел. Ведь война есть война. И никто не знает, что случится с тобой. Убьют тебя, искалечат, или попадешь в плен. Все может случиться. И все-таки, у каждого в душе теплится маленькая надежда, а вдруг не убьют, вдруг еще сумею вернуться домой? Не исключая возможности плена, доктор у крестьян брал характеристики на себя. Довольные доктором, люди такие бумажки писали охотно. В этих бумажках, написанных по-русски, благодарили и хвалили доктора.
