Однако Теренция, ненавидевшая сестру, ненавидела, естественно, и брата. Клодия, которого обожали молодые римлянки, ненавидели старухи.
Богам было угодно, чтобы накануне того дня, когда Клодия застигли в доме Помпеи, Теренция видела, что Клодий приходил к ее мужу.
Это разрушало всю систему защиты Клодия. Если Клодий приходил к Цицерону накануне праздника Доброй Богини, то на другой день он никак не мог быть в ста лигах от Рима.
Так вот, с присущей ей энергией Теренция заявила Цицерону, что если он откажется сказать правду, то она скажет ее сама.
Цицерон представил себе, как его жена приходит в суд — и в какой суд, в сенат! — и дает там показания, опровергающие его собственные показания.
Он испугался.
У него уже были большие неприятности с женой из-за сестры, и ради мира в своем доме он решил принести в жертву брата.
Судебный процесс каждый день раскрывал какой-нибудь новый скандал; многие самые видные граждане Рима выступали с показаниями против Клодия, одни обвиняли его в клятвопреступлениях, другие — в мошенничествах и прелюбодеяниях.
Но все это было вне рамок обсуждаемого вопроса.
Клодий по-прежнему отрицал основной факт, а именно свое присутствие в доме Цезаря.
Настал черед Цицерона давать показания.
Цицерон засвидетельствовал, что накануне произошедшего события Клодий приходил к нему домой, чтобы обсудить какое-то дело.
Я читал историю этого судебного процесса, от подробностей которого оберегали мой юный слух. Выше уже говорилось, с какой осторожностью отец воспитывал меня. Так вот, я читал историю этого судебного процесса в изложении Цицерона и не думаю, что, будь его совесть вполне чиста, он вложил бы в свой рассказ подобную ненависть.
Вот как он высказывается о судьях, то есть о сенате:
«Ни в одном притоне не встретишь подобного сборища: запятнанные сенаторы, обнищавшие всадники, безденежные и погрязшие в долгах трибуны казначейства, и среди всего этого — несколько порядочных людей, отвода которых так и не смогли добиться и которые сидели с мрачным взглядом, с печалью в душе и с краской на лице».[21]
И все же никто не сомневался, что это собрание, каким бы порочным, обнищавшим и продажным оно ни было, вынесет Клодию обвинительный приговор. Так что в тот момент, когда Цицерон закончил давать свидетельские показания, друзья Клодия, исполненные возмущения против предателя, разразились угрозами и явно настроились на насилие.
Но сенаторы поднялись со своих мест, обступили Цицерона и указали пальцем себе на горло в знак того, что они готовы защитить его даже ценой своей собственной жизни.
Однако этим людям, указывавшим пальцем себе на горло, ответил другой человек, указав им пальцем на свой кошелек.
Этим человеком был Красс.
«Ныне поведайте, Музы, — восклицает Цицерон, — как упал истребительный пламень!
Ты знаешь Лысого, мой дорогой Аттик, Лысого[22] из числа наннеянцев, расточавшего мне панегирики и некогда произнесшего в мою честь речь, о которой я тебе писал? Так вот, этот человек обстряпал все дело в течение двух дней, при помощи одного-единственного раба, презренного негодяя, вышедшего из школы гладиаторов; он посулил, похлопотал, заплатил…»[23]
Те судьи, что позволили подкупить себя золотом, потребовали охрану, чтобы вернуться домой.
— Клянусь Юпитером! — крикнул им Катул. — Вы что, боитесь, что у вас отнимут деньги, которые вы получили?
Цезарь повел себя осторожнее, чем Цицерон.
Вызванный в суд свидетельствовать против Клодия, который, побывав прежде его закадычным другом, сделался его врагом, он заявил, что у него нет никаких улик.
— Но ведь ты дал развод своей жене! — крикнул ему Цицерон, которому хотелось, чтобы все дали показания против Клодия, дабы гнев этого страшного молодого человека пал не на него одного и тем самым ослабел.
— Я дал развод своей жене, — ответил Цезарь, — вовсе не потому, что считаю ее виновной, а потому, что жена Цезаря должна быть выше подозрений!
Он мог бы добавить: а также потому, что полагал себя достаточно сильным для того, чтобы поссориться с Помпеем, прогнав от себя его сестру.
В итоге Красавчик, как называет его Цицерон, был оправдан.
