– Женщина!
Изумление Уилфрида сменилось глубокой тревогой. Если у жреца вдруг появятся сыновья, им, без сомнения, передадут тайные знания друидов – и так будет продолжаться до бесконечности. Этого нельзя допустить.
– Женщина уили?
Епископ обращался с вопросом к Торвину, но смотрел он на валлийского принца. Разве тот не утверждал, что он него ни в коем случае ничто не укроется, буде возникнет такая угроза?
– Нет, – с затаенным злорадством ответил Торвин.
При этом загадочном ответе внимание Уилфрида вновь обострилось.
– Что ты хочешь сказать?
– Именно то, что говорю. – С большим трудом сдерживая смех, молодой воин не мог подавить улыбки и продолжал, выражаясь высокопарно, словно внезапно лишился рассудка: – У этой девушки волосы, словно льющийся лунный свет, а глаза, как сияющие смарагды, потонувшие в дымке вечерних сумерек.
Уилфрид, стиснув зубы, нахмурился. Но не от ярости. Скорее от глубокой задумчивости. Он размышлял, как ему лучше использовать это неожиданно возникшее обстоятельство, обратив его в свою пользу. Минуты текли, собравшиеся молча, в ожидании, смотрели на епископа. Наконец он произнес:
– Схватите ее! Во что бы то ни стало. Схватите и доставьте ко мне в Экли.
Этелрид сидел неподвижно, он даже не изменился в лице, но Матру негодующе прищелкнул языком, с горечью подумав, что епископ сошел с ума. Однако больше всех расстроился Торвин… и ему не очень-то приятно было это сознавать.
Уилфрид невидящим взглядом уставился на дверь залы и голосом, пронзительным, как отточенный клинок, заговорил снова:
– Она – единственное и самое действенное оружие, какое только может попасть к нам в руки. Анья, правнучка Глиндора, дочь Брины и, как вы только что слышали, возлюбленная Ивейна.
Уилфриду и в голову не приходило, что жрец может связать себя более крепкими узами с полукровкой, всего лишь наполовину уили, но…
– Она единственная, ради кого другие сделают все что угодно, пойдут на все ради того, чтобы вызволить ее из неволи.
– В таком случае, Торвин, придется тебе проследить, чтобы желание нашего друга было исполнено, – невозмутимо подтвердил приказание Этелрид, в то же время многозначительно подмигнув тэну.
Торвин согласно кивнул:
– Я лично передам приказание Рольфу. Этелрид наклонил голову с легкой улыбкой, как бы подтверждая их молчаливый сговор. Но Уилфрид, ничего не поняв, заспорил:
– Почему ты не возьмешься за это сам?
Епископ воспринял как оскорбление намерение тана переложить столь важную ответственность на какого-то безмозглого подчиненного.
Король Этелрид ответил за него:
–У Торвина свои соображения и, поскольку у него, как правило, все получается лучше, чем у кого-либо другого, я доверяю ему. Пусть делает то, что считает нужным, чтобы в конечном .счете достигнуть желанной цели.
Рассерженный епископ не мог тем не менее оспаривать приказы короля его собственным подданным.
Уилфрид откинулся на спинку стула, затем, упираясь необъятным животом в край стола, он потянулся за куриной ножкой, пропитанной соусом и золотистой от драгоценной пыльцы шафрана. Увы, думал епископ, аккуратно отирая подливу с губ, он не смеет вставать между Этелридом и его приближенными. В особенности теперь, когда поддержка саксонского короля была – и без сомнения будет впредь – столь необходима для его собственного благополучия. Однако есть множество разных способов проучить высокомерного тэна, Торвина, преподать ему столь необходимый урок подобающего смирения. Да и кому же, как не епископу, надлежит потрудиться для Господа и возвратить ему в стадо заблудшую овцу?
