– И Ллис, и Брина соединили свои жизни с саксонцами.
Опасаясь, что Киэру непонятны будут иносказания, Ивейн заставил себя выражаться яснее, к чему обычно не прибегал, обращаясь к непосвященным:
– Они сделали выбор и знают, что их детям не дано будет исполнить предначертание. Теперь лишь мне одному предстоит продолжать этот путь.
Ничто в лице Киэра не дрогнуло, он только сжал кулаки. Мальчик прекрасно понимал, что имел в виду жрец, но ни за что не хотел согласиться с тем, что только Ивейн может идти по тропе магических знаний. Как это может быть, ведь существуют волшебницы, вроде колдуньи из Илсденвуда, которые, как говорят, могут видеть и прошлое и будущее?
– К сожалению, их смешанная кровь, – спокойно продолжал Ивейн, уверенный в том, что слова его – непреложная истина, – не позволяет им, подобно друидам, надеяться обрести связи с силами, одушевляющими стихии.
При этих словах сердце Аньи пронзила боль, но она лишь прижала стиснутые кулачки к губам, подавляя стон, готовый сорваться с них. Она знала, что возлюбленный, как и Брина и Ллис, верит, будто смешанная кровь не позволяет обрести какие-либо связи с природой. Она гнала от себя мысли о том, что это может помешать ему взять ее в жены. Анья предпочитала думать, что Ивейн так холодно, отстраненно ведет себя, так как знает, что отец не одобрил бы их чувств. Теперь его резкие, недвусмысленные слова не давали ей больше пребывать в заблуждении. Было ясно, что он верит в свое великое предназначение всем сердцем и считает, что его дети непременно должны быть чистокровными лэтами. И значит, он никогда не пожелает иметь ребенка от Аньи.
Ивейн ощутил боль Аньи как свою собственную. Ему отчаянно хотелось обнять ее, успокоить, утешить, но он не мог. Не было таких слов, которые могли бы облегчить его горе. Он не мог взять обратно свои слова, поскольку говорил правду, тем более, что ему давно уже следовало поговорить с ней об этом начистоту. Ивейн просто откладывал неизбежное и надеялся, хотя и желал ее, что, если будет обращаться с ней, как с ребенком или как с младшей сестрой, необходимость в таком разговоре отпадет сама собой. Их страстные объятия показали, как смешны и нелепы были эти надежды; он должен был объясниться с девушкой после первого же их поцелуя. Он поступил бесчестно, не найдя в себе силы это сделать, но Ивейн просто не мог и подумать, что все между ними закончится навсегда. Теперь он раскаивался, но от этого ему было ничуть не легче сделать то, что давно уже следовало сделать.
Девушке хотелось убежать из их лесного укрытия, найти самую глубокую и темную из пещер, где она могла бы свободно отдаться своему горю, выплакать слезы, которые теснили ей грудь. Ее своенравная натура пришла ей на помощь, она не желала смириться с отказом Ивейна.
Ее мать ошибалась, и Ивейн ошибается тоже! Пусть Анье не хватало уверенности в своих силах, но она таки вызвала к жизни не только свой собственный кристалл, но и тот, что венчал посох Ивейна. Еще до того как пуститься в дорогу, Анья была полна решимости доказать, что ее саксонская кровь – не преграда для постижения знаний и обретения мощи друидов… и любви Ивейна.
– Иве…
Отчаянный крик оборвался, но Анья продолжала неистово вырываться из рук, намертво притиснувших ее к мускулистой груди. Они только что пустились в дорогу после дневной передышки, и вот – какие-то люди уже тащут ее назад, в зеленые заросли, темневшие в угасающем свете дня. Одна рука зажимала ей рот, другою мужчина держал ее руки. Тот, кто схватил ее, опустился на корточки, другой же, вынырнувший из чащи леса, придерживал за ноги, не давая ей шевельнуться.
Эти болваны, подумала Анья, надеются перехитрить жреца. Похоже, они пребывают в нелепой уверенности, что смогут укрыться в вотчине Ивейна – в нехоженом дремучем лесу, где редко бывают желанны люди.
Ивейн мгновенно обернулся на крик, и полы черного плаща взметнулись, как крылья птицы. Тропинка позади была пуста. Жрец замер. Грозный огонь полыхнул в глубине его темных глаз; он все свои силы сосредоточил на притихшем вокруг него лесе, пытаясь проникнуть в его неестественное спокойствие.
