Анья молчала. Слова Ивейна о «саксонке» и «христианке» прозвучали для нее оскорблением, да так оно и было на самом деле. И что с того, если это правда, пусть даже наполовину?
Ивейн почувствовал, что обидел девушку, и его словно обдало холодной водой – гаев его тотчас погас. Услышав низкое глухое ворчание, он опустил глаза и заметил лисенка, угрожающе, будто перед прыжком, приникшего к земле у самых его ног. Сожалея, что позволил раздражению прорваться, Ивейн уже мягче спросил:
– Надеюсь, ты не думаешь, что этот зверек настолько свиреп, чтобы испугать врагов, если бы они захотели напасть на тебя?
Нет, разумеется, она не ожидала ничего подобного от Нодди! Внутри у Аньи тоже все закипело. Она закусила губы, чтобы сдержаться.
Единственным ее оружием было повернуть уловки друида против него самого и сделать самое неожиданное – ответить на его выпад другим, но с безмятежной самоуверенностью, чтобы вывести его из себя еще больше.
– Как это ты вернулся так быстро? Я не ждала тебя раньше полуночи, а к этому времени я успела бы вернуться в пещеру, и тебя ожидал бы горшочек горячей каши.
Но Ивейна было не так-то легко сбить с толку, насмешливо улыбнувшись, он принял вызов. Жрец был мастером этой игры, так что девушка наверняка проиграет.
– Ты, должно быть, замерзла. Я знаю, ведь я и сам уже искупался в этом ручье. Так что выходи и одевайся. Я принес тебе платье.
Ивейн потряс свернутой в узелок одеждой, словно выманивая на берег девушку.
Представив себе, как она выйдет, обнаженная, из воды под его пристальным взглядом, Анья почувствовала, что краска горячей волной залила ее от шеи до самых корней волос. В первую минуту ей захотелось просто-напросто погрузиться в головой в холодную воду. Но тогда ее волосы, густые, уже вымытые и почти просохшие, снова намокнут. Девушка подавила в себе этот порыв. Она только сложила ладони и, набрав в них прохладной воды, окунула туда пытающее лицо.
Ивейн тотчас же пожалел о своей «игре». Похоже, Анью и вправду напугала его безобидная шутка. Девушка знала его всю свою жизнь. Друид отрывал время от серьезных занятий, ради того чтобы поиграть в незамысловатые игры с малышкой, и с первых своих шагов она ходила за ним неотступно, как тень, пока это не довело ее до их нынешнего опасного приключения. Как бы там ни было, важно одно: Анья, более чем кто-либо на свете, должна доверять ему.
– Почему ты так испугалась? Сколько раз я купал тебя маленькой, сколько раз я смотрел на тебя, когда ты была еще совсем ребенком?
– По-моему, ты перестал заниматься этим, с тех пор как я выросла. Я уже больше не ребенок.
– Может, ты думаешь, что это эльфы вчера вечером сняли с тебя одежду? Ведь ты не веришь больше в детские сказки, а значит, понимаешь, что это сделал я, чтобы получше забинтовать тебе грудь.
Новая горячая волна поднялась, угрожая затопить Анью, когда она подумала о том, как близок в эти минуты был к ней возлюбленный. Однако к смятению ее примешивалась досада: он ведь видел ее – беспомощную, лежавшую без сознания. Но девушка не сомневалась, что побуждения его были чисты, и это примирило ее со случившимся.
Желая преодолеть раздражение, Анья напомнила себе, что охотно сделала бы для Ивейна все, чего бы он ни потребовал. И, чтобы доказать ему это, девушка пошла к нему, раздвигая руками воду, с притворным спокойствием, еще более укрепившимся при мысли, что он, конечно же, отвернется и не станет смотреть.
Все в нем кричало, что он должен немедленно повернуться спиной, но Ивейн не мог отвести глаз от неземного видения, от феи, выходящей из посеребренных луною волн. Груди ее были округлые, крепкие, с приподнятыми сосками, отвердевшими от холодной воды, талия тоненькая, а бедра стройные и узкие. У него перехватило дыхание. Она сводила его с ума, и тело его напряглось от едва сдерживаемого желания.
Анья понимала, что должна отвернуться, укрыться от синего пламени, полыхавшего в глубине его таз, должна устыдиться того неприкрытого наслаждения, с которым он созерцал ее наготу. Она должна была, но не умела противиться неистовому влечению, непрерывно нараставшему в ней с того дня, как он впервые поцеловал ее. Страсть, пол-ыхавшая в его взгляде, как будто смыла стыдливость девушки, оставив лишь уверенность, что ничего нет естественнее, чем приближаться к нему вот так.
