За широким коридором располагалась внушительная лестница, которая, изгибаясь, вела в огромный бальный зал. От сияния каплевидных люстр розовые мраморные колонны и полы сверкали так, как будто они были частью карусели. На стенах висели черные шелковые знамена, украшенные золотой астролябией. Сенлин никогда раньше не видел такого флага и не знал, какой стране тот принадлежит.
Струнный квинтет играл неудержимый вальс, а пары кланялись, кружились и мило сталкивались друг с другом на площадке для танцев, которую со всех сторон обступили зрители. Сенлин никогда не видел ничего подобного. Это совсем не походило на толпы, которые собирались на сонном побережье по утрам. У него не было шансов слиться с обществом. Куда бы он ни взглянул, люди отвечали настороженными взглядами, напускали на себя суровый вид или подмигивали; безумие какое-то. И посреди всего этого дворецкие разносили серебряные подносы с бокалами шампанского и закусками, невозмутимые, как сомнамбулы.
Приступы высокого смеха зазвучали громче музыки, наполняющей помещение. Женщина с золотистыми волосами забралась на рояль, на котором никто не играл, – он стоял под белой простыней вблизи от угла, где бродил Сенлин. Она задрала пышные юбки, демонстрируя белые панталоны в проявлении столь вульгарного веселья, что Сенлин поморщился. Неуместное выражение лица слишком выделялось, и она вперила в него взгляд – а потом жеманно и вместе с тем агрессивно ухватилась за свой бюст и стала его поднимать до тех пор, пока он не выпятился из корсета, словно тесто из лохани. Он попытался скрыть отвращение натянутой улыбкой. Женщина укусила себя за большой палец, не сводя с него взгляда. Тарру зашипел на него, чтобы он перестал разглядывать гостей, кривя физиономию, словно упырь. Он бы сбежал, если бы Тарру не схватил его за руку и не потащил вперед, внутрь, вглубь конвульсивно содрогающегося сердца пиршества.
Тарру на вечеринке был как рыба в воде. Он хлопал мужчин по спине, обстреливал недовольные пары вульгарными шуточками и у каждого попавшегося слуги требовал выпивку. Он, как показалось Сенлину, был рожден для этого бедлама. Сенлин забеспокоился, что Тарру забудет о плане и всецело отдастся позабытой светской жизни. Но, не переставая заигрывать с окружающими, Тарру неуклонно тащил директора школы через зыбкую толпу – все ближе и ближе к цели.
Как и договаривались, Тарру провел Сенлина туда, где шедевр Огьера одиноко висел между балконными дверями. Огромный балкон, казалось, привлекал молодых щеголей и женщин в поисках приключений. Они влетали и вылетали, как ласточки из сарая. Но там, где висела картина, образовался небольшой островок спокойствия, и именно здесь Тарру наконец-то оставил Сенлина:
– Возможно, меня не будет некоторое время. Я должен еще многим выкрутить руки и заново выслушать множество старых обид. Я уже много месяцев не участвовал в таких комедиях. Будь терпелив. Глотни разок. А лучше три раза. – И на этом Тарру исчез среди массы юбок и фалд.
Сенлину показалось, что он нашел на этой вечеринке камин, и мысль неожиданно напомнила ему об Эдит. Позади него танцоры качались с неустойчивой грацией. Он же обратил все внимание на картину Огьера. Он уставился на нее, как на огонь.
Картина, как ему и сказали, была маленькая: четырнадцать дюймов в высоту и восемь дюймов в ширину. Толстая золоченая рама, удвоившая размер картины, почти затмевала ее. Стиль Огьера узнавался сразу. Девочка с косичками, в белом купальнике стояла у берега голубого водоема. Вода достигала ее лодыжек. Поодаль виднелись другие купальщики, но девочка держалась особняком. Она была главной героиней, центром картины. Она стояла спиной к зрителю. Даже не видя лица, Сенлин чувствовал ее нерешительность. Она, казалось, не могла определиться, идти дальше или остаться у берега. В свободно опущенной руке она держала яркий белый бумажный кораблик. Хотя зеркальный свет был ослепительным, от девочки падала темная тень, похожая на дыру. Она словно парила над глубокой водой. Странно и красиво…
Размышления Сенлина прервала широкая ладонь Тарру, опустившаяся на плечо. Он повернулся и оказался лицом к лицу с невысоким худощавым человеком в узком сером костюме. Отвороты его брюк были такими высокими, что открывали носки. Локон волос цвета серебра, тонкий и жесткий, как рыболовный крючок, украшал красивый лоб. Его глаза были цвета влажного цемента, а бледная, восковая кожа довершала впечатление, что перед Сенлином черно-белый отпечаток человека.
